Безумный поклонник Бодлера

– Мне очень жаль. Правда.

– Охотно верю, – усмехнулся Крутицкий. – Но это ничего не меняет. Ты все равно будешь наказана.

– Но почему я? Допустим, я сделала гадость, но это не повод убивать свою подружку! Ведь смерть Даши на вашей совести, – вспыхнула я от его самоуверенного тона. Он был ненамного старше меня, но называть этого человека на «ты» язык не поворачивался.

Биолог протянул руку и вытащил из бардачка прозрачную папку с какими-то бумагами.

– Я не убивал. Даша сама прыгнула с моста, – проговорил он, кидая папку мне на колени. – На вот, почитай, пока по пробкам тащимся. Это материалы дела.

Я вынула протоколы допросов обвиняемого и свидетелей и стала их просматривать. Так я узнала окончание этой истории. После моей дикой выходки школьный доктор первой ворвалась за сцену. Ничего особенного она не увидела, Герман и Дашка просто сидели на диване, и моя невзрачная одноклассница всего-навсего застегивала кофточку. Но для медички, имевшей зуб на директрису, и этого было вполне достаточно, чтобы раздуть из мухи слона. Утром она собиралась отвезти Дашу к гинекологу на освидетельствование, чтобы убедиться, девушка она или нет, и в противном случае дать ход делу, заявив в милицию о растлении несовершеннолетней воспитанницы. Дашка была не девушка. Для Германа и Дашки это была катастрофа. Даша сказала, что пойдет прогуляться перед сном, чтобы успокоиться. Герман почувствовал фальшь в ее голосе и пошел за ней. И увидел, как его Дашка дошла до середины их обожаемого Радужного моста, где влюбленные по ночам гуляли. Постояла немного у ограждения, глядя в воду, и вдруг перелезла через перила и почти уже прыгнула, но Герман успел схватить ее за руку. От остановки автобуса к ним бежал водитель маршрутки, впоследствии заявивший, что именно Герман Игоревич и столкнул Дашу в воду. Может быть, все так и выглядело со стороны, но биолог всего лишь держал свою подругу, не давая упасть. Однако сил у Крутицкого было маловато, и он, как ни старался, не смог втащить ее обратно на мост. Это в тюрьме он, вероятно, стал таким накачанным, а тогда, насколько я его помнила, был хрупок, как и все люди умственного труда. Дашка висела над водой, улыбалась так светло и повторяла: «Я люблю тебя, слышишь, родной? Люблю! Давай умрем вместе!» Но умирать было страшно, и Герман лишь отрицательно мотал головой. В какой-то момент пальцы его ослабли, выпуская Дашино запястье, и у него в руке остался лишь ее браслет. Вот тогда он и стал совершенно седой.

– Я никогда не видела на Даше этого браслета, – недоверчиво протянула я, открывая бардачок и возвращая папку на место, при этом стараясь не глядеть на мертвенное лицо собеседника.

– А кого ты, кроме себя, вообще видела? – сверкнул злыми глазами Герман Игоревич. – Даша носила его, прикрывая рукавом школьной блузки. Не хотела, чтобы моя мать задавала ей лишние вопросы. Даша не умела врать и обязательно бы рассказала, что это мой подарок. Ты любишь кого-нибудь? – вдруг странно хмыкнув, осведомился Герман Игоревич.

– Допустим. Зачем вам?

– Знаешь, я заметил одну вещь, – задумчиво проговорил биолог. – Браслет этот какой-то странный. Он попал к нам с Дашкой совершенно случайно, и пока она была со мной, все шло прекрасно. Я учился в аспирантуре и даже не мог предположить, что способен на убийство. Но Даши не стало, и я, в общем-то неплохой парень, превратился в чудовище. Когда дядя Игнат привез Дашку из таежной глубинки, чтобы она получила столичное образование, она была для меня всего лишь дальней родственницей. Самой обыкновенной девчонкой, мимо которой я прошел бы, не оглядываясь. Но после того как я подарил ей браслет, словно что-то переменилось в нас обоих. Даша стала моим ангелом, моей единственной и любимой девочкой. Ради нее я поступил в аспирантуру и мечтал сделать научную карьеру. Специально упросил мать разрешить мне преподавать биологию в «Романтике», чтобы быть вместе с Дашей. В тот год она оканчивала школу, и мы хотели уехать куда-нибудь подальше, чтобы пожениться. Больше всего она боялась, что про нас с ней узнает ее папа. Дядя Игнат, – биолог усмехнулся, – был охотник, сибиряк, человек чести и непреложных правил. Как так, родственники – и вдруг надумали пожениться? Раньше все женились на кузинах, и никого это не смущало. Но теперь – другое дело. В этом видят извращение. Да и мою мать Дашка побаивалась. Поэтому никакого освидетельствования проходить не собиралась. Дарья решила вопрос по-своему – чтобы избежать позора, просто прыгнула с моста, и все. Меня обвинили в ее убийстве и посадили на пятнадцать лет, и дядя застрелил на Дашиных похоронах моих родителей. После чего повесился сам в лечебнице для душевнобольных. Так что получается, ты лишила меня всех, кого я любил, Кира.

– Я только хотела, чтобы вы обратили на меня внимание, – виновато пробурчала я. – Подростковая глупость. Но я себя ни в коем случае не оправдываю. Дура была. Простите.

– Простить тебя? – Он даже задохнулся от переполнявшей его ненависти. – Ты довела до самоубийства мою любимую. Ты стала причиной смерти моих родителей. Ты посадила меня за преступление, которого я не совершал. Книгу Бодлера, которую ты бросила на подоконнике, я взял с собой на зону и каждую ночь, читая и перечитывая «Цветы зла», все думал: почему Бодлер? Зачем ты выбрала именно его стихи, чтобы сломать мою жизнь? И однажды вдруг понял – красота в деталях. Ты ценишь детали, которые придают любому предмету неповторимое своеобразие. Это и есть символизм. Радужный мост, над которым так часто искрятся радуги. Браслет с тонким рисунком на девичьей руке. Чужая юношеская любовь, растоптанная и поруганная из-за твоей прихоти. Человеческие жизни, которые легли к твоим ногам. Все это красивые детали, символы, которые украшают твой мир. Это своеобразие, несомненно, присутствует и в поэзии Бодлера. И если объединить тебя и его, то получится невероятно красивая история. История моей мести. И тогда я начал представлять себе, как одного за другим сотру с лица земли всех, кто для тебя что-то значит. И именно Бодлер подсказал мне путь к освобождению. Теоретик одурманивающих веществ, он подтолкнул меня к одной простой мысли. Меня выпустили условно-досрочно вовсе не за примерное поведение, а потому, что я разработал наркотик такой убойной силы, что все остальное по сравнению с ним кажется детской забавой. Его окрестили «винчестер», ибо убивает наповал. Сокращенно «винч». Заинтересованные люди мне создали условия для работы, снабжали нужными химикатами и щедро оплачивали труд. Когда вся зона подсела на новую дурь, меня вызвали в кабинет начальства и предложили за досрочное освобождение и хорошие деньги работать на очень солидных людей. Я согласился. Больше всего я мечтал поскорее выйти на волю и поквитаться с тобой, Кира. Для массового производства препарата мне выделили лабораторию в крупном химическом концерне, и я наводнил Россию «винчем». Я, подающий надежды аспирант биофака, мечтавший ради Дашки когда-нибудь изобрести эликсир бессмертия, мог ли я подумать, что стану убийцей? Я задушил Харда вот этими руками, а ведь когда-то очень любил собак. Пес не должен был оказаться в сторожке. Вот ведь как жизнь повернулась, Кира.

* * *

Со дня смерти Шарля Бодлера прошло тридцать пять лет. Тридцать пять весен зеленели на кладбище Монпарнас тополя, тридцать пять зим метель укрывала кладбищенские кресты мертвенным снегом. На тридцать шестую осень появился он. Низкое солнце садилось за кладбищем, купаясь в золотых листьях клена. Кресты и памятники, высеченные из мрамора, окрасились его нежными розовыми лучами. Несмотря на поздний час и на то, что кладбище уже было закрыто, высокий прямой старик шел по дорожке вдоль могильных холмов. Антуан Арондель совсем не изменился. Походка его была уверенной и твердой. Антиквар ориентировался среди присыпанных желтой листвой надгробий как у себя дома. Глаза его были устремлены вперед, ноздри острого носа трепетали, точно он шел на запах. По пути антиквар, чуть кланяясь, учтиво приподнимал шляпу у некоторых памятников.

– Доброй ночи, шалунья Элизабет! Ммм, как ты была хороша в свои восемнадцать! Хотя и в тридцать лет была недурна. Зато к семидесяти ты стала сущей ведьмой! Ты хорошо умела прятать концы в воду. Путники, останавливавшиеся на ночлег в твоем трактире, бесследно исчезали и до сих пор не найдены.

Он переводил взгляд дальше и, не выпуская из рук учтиво приподнятой шляпы, приветливо улыбался уже склепу:

– А вот и господин Растраль! Старый повеса! Сколько женщин по вашей вине покончили собой! Ничего не скажешь! Блестящая работа!

Отпуская замечания в адрес самых разных покойников и выказывая хорошее знание их жизни, Арондель уверенно миновал несколько аллей и, углубившись в кладбищенский сумрак, остановился у склепа семейства Опиков. Чуть в стороне высился кенотаф [15] , который друзья Бодлера только сегодня установили в честь своего мятежного приятеля неподалеку от его могилы. Он представлял собой поднимающуюся из стелы фигуру зловещего демона, склоненного над лежащим человеком, спеленутым наподобие мумии. Обойдя монумент со всех сторон, Антуан Арондель поцокал языком и с удовлетворением констатировал:

15

Погребальный памятник в виде гробницы, не содержащей тела покойного.

– Да, именно так. Всю жизнь он жил для одного человека – самого себя, и вглядывался в одно любимое лицо – свое собственное. Жизнь господина Бодлера – это неизбывное бегство от свободы, при том что наш поэт всячески декларировал требование независимости. Господин сочинитель думал, что это он сам смотрит на себя в зеркало, в то время как в душу его всматривался демон. Отличное воплощение моих замыслов! Надо бы повнимательнее присмотреться к скульптору.

И, обернувшись к склепу Опиков, торжественно произнес:

– Браво, Шарль! Ты оправдал возложенные на тебя надежды! Мы с тобой проделали колоссальный путь от «Альбатроса» к «Отречению святого Петра». Ты стал кумиром нынешней молодежи. Школяры, словно завороженные, бредят твоими «Цветами зла». Пишут неумелые ученические стишки, подражая твоему бесподобному сатанизму и презрению ко всему миру. Поносят родителей и бога. Благодаря тебе маховик запущен.

Старик вынул из кармана опрятных брюк пять стальных маков, скрепленных между собой волосами-змеями Медузы, и шагнул к склепу.

– Это твое, Шарль. Только ты достоин этих цветов. История жизни Медузы – это рассказ о неуемной гордыне, которая и породила Зло. Но обратной стороной этого Зла неизменно является Добро. Второго такого страдающего гордеца, как ты, вряд ли увидит небо. Все эти годы я искал тебе равнозначную замену, но, признаться, так и не нашел. Значит, так тому и быть. Пусть браслет упокоится вместе с тобой.

Нагнувшись, месье Арондель бережно положил украшение в вымытую дождями ямку у надгробного камня, присыпав сверху слоем могильной земли. Покончив со своим занятием, антиквар вытер руки белоснежным платком и неторопливо двинулся назад, к выходу с кладбища.