Безупречный злодей для госпожи попаданки

– Мать честная! – вырывается у меня.

– Что вы там шепчетесь?! – недовольно прикрикивает та самая девица, что принесла мне платье. – Заткнитесь, и без вашего шушуканья тошно. А ты, Федерика, лучше бы надела обувь – до Северных ворот недолго осталось. Там нам придется идти пешком.

Моя соседка фыркает, но послушно замолкает – видимо авторитет старшей по должности здесь непререкаем.

Я тем более молчу и решаю последовать совету и обуться. Наклоняюсь, начинаю неспешно, почти наощупь натягивать сандалии и завязывать ремешки вокруг щиколоток.

В ладони по-прежнему крепко сжимаю то, что дал Лазарис, напряженно размышляя, как бы посмотреть, что там. Пальцы просто зудят от нетерпения развернуть тряпицу, но я сдерживаю глупое желание. Все равно ничего не разгляжу в темноте, а другие могут заметить, что у меня что-то в руках.

Поэтому, копаясь с сандалиями я осторожно забираюсь рукой под подол платья и засовываю сверток в маленький кармашек, который вчера пришила к панталонам, выполняющим здесь роль трусов.

Не знаю, зачем я его сделала. Просто сидела и вдруг в голову стукнуло, что так нужно. Нитки и иголка у меня были - как раз накануне зашивала дырку на подоле. Оторвала клочок ткани от простыни и смастерила потайной карман. Как знала, что пригодится.

Затолкав сверток в надежное место, еще вожу руками по ремешкам сандалий, проверяя, крепко ли завязала, и выпрямляюсь.

В повозке становится светлее – солнце уже взошло и его лучи сквозь щели пробираются внутрь кузова.

Теперь я могу хорошо разглядеть остальных девушек. Все сидят молча, явно нервничая. Кто-то кусает губы, кто-то беспокойно сжимает пальцы или перебирает браслеты на запястьях.

Браслеты… У всех на руках их по нескольку штук разного вида и размеров, только у меня ни одного. В доме никто из служанок не носил украшения, значит их выдали сейчас, перед побегом… Наверняка, они чем-то важны...

– Почему у меня нет браслетов? – требовательно спрашиваю, глядя на старшую служанку.

Она недовольно режет меня взглядом, но сказать ничего не успевает – снаружи раздаются крики и громкая ругань. Наша повозка тормозит, да так резко, что мы словно кегли валимся друг на друга и на пол.

– Что там?! Что случилось?! – раздаются испуганные возгласы. Девушки начинают подниматься, цепляясь за соседок и за лавки, и испуганно тараща глаза.

– Ну-ка заткнулись и сидим спокойно! – вполголоса рявкает старшая. Все поспешно рассаживаются по лавкам и замолкают.

Да уж, с дисциплиной у слуг работорговца все просто железно! Респект и уважуха, как говорит молодежь…

– Что бы ни происходило, все молчат. Говорить буду я одна, — добавляет старшая и пересаживается к выходу из повозки.

Оборачивается ко мне:

– Сядь напротив меня, Федерика. Держи руки так, чтобы было видно, что у тебя нет клейма, поняла?!

Я послушно пересаживаюсь, кладу руки на колени, развернув запястья тыльной стороной наверх и напряженно застываю.

Тревожные мысли мечутся в голове. В груди что-то беспокойно ворочается, и от волнения меня начинает потряхивать так, что руки буквально подпрыгивают на коленях.

Старшая вдруг наклоняется ко мне. Берет мои ладони в свои, пристально смотрит в глаза и тихо произносит:

– Успокойся, Федерика. Я не знаю, что там. Но, может быть, что от твоего поведения зависят жизни всех нас.

Я завороженно смотрю ей в глаза и молча киваю. Глубоко вдыхаю и медленно-медленно выдыхаю, представляя, как мое беспокойство уходит вместе с отработанным воздухом.

– Умница, — кивает старшая. Отпускает мои руки и выпрямляется.

Позади повозки раздаются шаги нескольких пар ног, мужские голоса и чья-то рука отодвигает тяжелую ткань на входе…

Глава 19

– Куда лезешь! Права не имеешь! – рычит наш возница, и рука, отодвигающая полог останавливается.

– У стражи приказ досматривать все повозки!

Мы со старшей переглядываемся, и вдруг ее глаза в ужасе округляются. Она показывает пальцем на мою голову и сдавленно шепчет:

– Твои волосы! Обрезанные!

Я хватаюсь за свои короткие прядки и мысленно ахаю – хотя мне уже начали давать зелье, ускоряющее рост волос, они лишь чуть ниже ушей.

Беда в том, что в этом мире отрезать волосы могут только рабыне или преступнице - это мне лекарь рассказал.

Таращу на старшую испуганные глаза и в этот момент кто-то из девушек кидает нам платок.

Старшая хватает его и молниеносным движением накручивает мне на голову, прикрывая остриженные волосы.

Вся повозка дружно выдыхает, и мы снова начинаем прислушиваться к происходящему снаружи.

– Права не имеешь! В повозке приличные женщины из моего дома, на свадьбу их везу, — это рычит наш бритоголовый возница и полог снова задергивается.

Короткая пауза и второй голос подозрительно тянет:

– Женщины из твоего дома? Да я тебе знаю! Ты у Али Меченого служишь. Откуда у раба свой дом?!

– Ты, огрызок хвоста гримла! Где ты у меня рабское клеймо нашел?! Зенки с утра залил и не видишь дальше своего носа, болван! – орет бритый.

Уй-й! Сейчас он разозлит мужика, и тогда обыск нам обеспечен!

Словно подтверждая мои слова, стражник ледяным тоном произносит:

– Оскорблять меня вздумал?!

Старшая в отчаянии закатывает глаза и сквозь зубы стонет:

– Идиот Евлин! Пропадем же!

Секунду я смотрю на нее. Затем решаюсь - встаю, и отдергиваю полог.

Прикрываю рукой глаза и несколько секунд жмурюсь от ударившего в лицо солнца.

Перевожу взгляд на стоящих у повозки мужчин – бритого Евлина и высокого плечистого мужчину лет тридцати в кожаных доспехах.

У обоих злые лица. Стражник держится за рукоять короткого меча, Евлин положил ладонь на висящий на поясе нож.

Делая вид, что поправляю платок, я разворачиваю руку запястьем наружу и взгляд стражника цепко впивается в мою гладкую, без следов рабского клейма, кожу.

Я робко улыбаюсь, опускаю глаза и шепчу:

– Дядюшка, что случилось? Бабушка волнуется, у нее опять заболело сердце…

Из-под ресниц смотрю на задумчивое лицо стражника.

Он тоже смотрит на меня. Взгляд карих глаз пробегает по моей одежде, обуви. Проходится по щиколоткам, коротко задерживается на них и неспешно идет вверх.

Обжигает кожу на плечах, на шее, и застывает на лице. Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Я из-под ресниц. Он, не скрываясь, в упор.