Безупречный злодей для госпожи попаданки

– Попробуй сесть. Целитель сейчас принесет лекарство и заберет тебя в лазарет – пока побудешь там. Но до его прихода мне хотелось бы с тобой поговорить.

Упираюсь ладонями в топчан и пытаюсь сесть. Али не помогает, просто смотрит, словно оценивает, насколько я дееспособна. Интересно, если я не смогу подняться, меня в канаву к землюкам отправят? Надо хоть узнать, что это за твари такие…

– Молодец, девочка. Живучая, - Али одобрительно хмыкает, когда я с трудом, преодолевая головокружение, сажусь и пытаюсь сконцентрироваться на его лице.

Сначала получается плохо - перед глазами все плывет и колышется. Но постепенно окружающие предмет обретают некоторую четкость.

– Что с ней будет? – спрашиваю про девицу, что толкнула меня.

– Тебе не все ли равно? Или хочешь быть уверена, что твою обидчицу как следует наказали? – губы работорговца растягиваются в белозубом оскале.

– Не знаю зачем. Может, чтобы понимать, чего можно ждать от тебя, Али.

– Лучше ничего не жди. Тогда избежишь многих разочарований, - он делает шаг к кровати и теперь стоит, почти нависая надо мной.

Я поднимаю к нему лицо и произношу:

– Не бойся разочаровать меня, работорговец. Мои ожидания относительно тебя и так невысоки.

Повисает пауза. Я опускаю голову, с ужасом понимая, что сейчас моя жизнь точно закончится. И не верю своим ушам, когда над головой раздается смех.

Отсмеявшись, Али наклоняется надо мной. Его дыхание долетает до моей макушки, скользит сзади по шее, вызывая неконтролируемые мурашки.

Еще несколько секунд и его ладонь ложится на мою голову. Нежно гладит, запускает пальцы в волосы, собирает пряди в ладонь и резко дергает, заставляя меня запрокинуть лицо вверх.

Прямо передо мной оказываются его побелевшие от ярости глаза. Он наклоняется еще ближе и, почти касаясь губами моего лица, ласково шепчет:

– Знаешь, кто больше всего пользуется спросом у моих покупателей? Больше всего они ценят молоденьких красивых рабынь, у которых вырезан язык, Федерика...

Глава 12

Следующие несколько дней я провожу в лазарете. Все время лежу, притворяясь спящей, и пью бесконечные травяные отвары. Есть ничего не могу – меня мутит от одного запаха еды.

Когда меня тормошат и требуют открыть глаза, послушно открываю. Сажусь, молча выпиваю принесенное. Снова ложусь, и закрываю глаза.

Я не хочу ни с кем разговаривать и не хочу никого видеть.

Когда целитель берет меня за руку, мне становится неприятно – от его ладоней идет живое тепло, которое меня раздражает.

Мне надо, чтобы меня оставили в покое. Дали возможность лежать, закрыв глаза, или тупо разглядывать виднеющийся в окне краешек бело-голубого неба. Больше мне ничего не нужно.

Наверное, это пик душевного кризиса. Самый ужасный период первых дней в новом мире, когда я словно сдуваюсь, потеряв всякое желание сражаться за подаренную мне жизнь.

Когда я по-настоящему готова умереть, потому что не знаю, зачем она мне нужна, эта жизнь рабыни.

Когда умом я понимаю, что нужно бороться. Надо есть и надо двигаться, но желания что-то делать нет совершенно. Поэтому меня раздражает все, что мешает спокойно заснуть и не проснуться…

Странно, но единственный человек, кого я хочу видеть в эти дни, это Али. Не знаю почему, но мне кажется, что он может заставить меня жить.

Возможно, дело в жестокости, которая исходит от этого мужчины, и которая вызывает у меня протест и желание бороться.

Или в его взгляде, который я иногда ловила на себе – пристальном, изучающем - который тоже будит в моей душе желание жить.

Не знаю…

Но работорговец ни разу не пришел, а спрашивать о нем я не хочу…

С каждым днем целитель Лазарис становится все мрачнее. Проверяя мой пульс или водя над телом руками, хмурится и грозит мне плетьми, если я не пойду на поправку.

Я каждый раз тихо смеюсь и обещаю исправиться, но есть по-прежнему не могу – стоит почувствовать запах пищи, и меня начинает выворачивать.

Наверное, я бы так и зачахла – почти неделя на одних отварах, привела к тому, что я уже и сажусь без посторонней помощи с трудом.

И радуюсь, что мне осталось недолго.

Но однажды я все-таки спрашиваю про Али…

На мой вопрос целитель хмурит седые брови и ничего не отвечает. Протягивает чашу с очередным питьем и молча ждет, пока она опустеет. Лишь после этого неприветливо произносит:

– Хозяин в отъезде. Хорошо, если к его возвращению ты будешь здорова. Иначе можешь не выдержать таврение.

– Что?
– мне показалось, что я ослышалась.

Тавро, это ведь такое клеймо с определённым рисунком. Его раскаляют и прижимают к коже, чтобы остался выпуклый знак. В Америке времен освоения Дикого Запада так помечали скот его владельцы. Плучается, здесь люди тоже скот?

– Таврение. Клеймо тебе поставят, как всем рабам, - раздражённо отвечает старик целитель и тяжело ступая, идет к двери.

На пороге останавливается, и задумчиво окидывает меня взглядом.

– Хотя, куда тебе клеймо ставить – ты же решила, что смерть для тебя будет лучшим вариантом. Ну и сдохни, трусливая дура.

Дверь за целителем с грохотом захлопывается, а я замираю, глядя в пространство перед собой.

Через несколько минут тяну руку к столику возле кровати, где на тарелке лежат нарезанные фрукты - они всегда там, в надежде, что я захочу есть. Выбираю маленький кусочек, кладу в рот и медленно, подавляя тошноту начинаю жевать.

Осторожно проглатываю и беру еще один. Съев, внимательно прислушиваюсь к своим ощущениям и с облегчением закрываю глаза – спасибо вам, господин Лазарис, за ваши жестокие слова. Кажется, я больше не хочу умирать.

Глава 13

У Али огромный дом. Трехэтажный, со множеством лестниц, комнат и коридоров. Именно коридоры запоминаются мне, когда я чуть окрепнув, с разрешения Лазариса начинаю бродить по жилищу работорговца.