Безупречный злодей для госпожи попаданки

Мужчина отходит, вызвав в душе мгновенный укол страха – если он уйдет, меня все-таки сбросят в канаву. К землюкам. Но он возвращается, встает так близко, что я снова улавливаю его горьковатый запах. Звякает метал, потом звук льющейся жидкости, и к моим глазам прижимается что-то влажное и прохладное.

– Вот так, сейчас лекарство подействует, и, может быть, сможешь открыть глаза.

Снова металлический звук, и по лицу проходится влажная ткань. Меня умывают?

– Да тебя избивали, похоже, – теперь в его голосе слышна злость. По моему телу от макушки до стоп пробегают уверенные мужские руки. Быстро ощупывают, где-то задерживаются, словно изучают это место, и бегут дальше.

– Ганис! – голос снова звучит резко и властно. – Девушку сильно избили – у нее сломан позвоночник. Это твоих рук дело?

– Что вы, что вы, господин инквизитор! – Ганис чуть не визжит от ужаса. – Такую купил, клянусь бородой праотца!

Наступает молчание, слышно только испуганное прерывистое дыхание… моего хозяина? Ведь, если я рабыня, а Ганис меня купил, то я его собственность? Рабыня по имени Федерика.

Те же мужские руки ложатся мне на солнечное сплетение, слегка надавливают. Низкий голос звучит мягко, словно разговаривает с маленьким ребенком: -Такая сильная и стойкая малышка… Потерпи еще немного – нужно срастить позвонки…

– М-мм, – с моих губ срывается стон, потому что внезапно тело пронзает острая, мучительно долгая и болезненная судорога.

На лоб ложится прохладная ладонь и я слышу шепот:

– Тш-ш, девочка, уже все закончено. Сейчас тебе станет легче…

Под ласковым прикосновением ладони мое сознание опять мутнеет, и на этот раз я отключаюсь…

2

Скырр… Скырр… Скырр… Монотонный скрип плохо смазанных колес. Мерное покачивание, и конское ржание. Я лежу на дощатом днище грязной повозки. Голова мотается по комкастой, пахнущей прелым подушке. Тело укрыто рваной дерюгой, под которой мне ужасно жарко. Хочется попросить воды и убрать с меня вонючую тряпку, но я не рискую – пусть думают, что я без сознания. Над телегой натянут кусок дырявой ткани, прикрывающий меня от безжалостного солнца – в этом мире знойное лето. Сквозь прорехи пробиваются солнечные лучи, в которых танцуют пылинки. Всхрапывают и цокают копытами запряженные в телегу кони.

Как хорошо быть живой… Даже если в теле болит каждый кусочек, все равно хорошо…

Все пространство повозки завалено разномастными тюками и мешками. Когда колеса подпрыгивают на кочках, они начинают ползти в мою сторону, грозя похоронить под собой. Так себе удовольствие кататься на таком транспорте, но это лучше, чем лежать на дне канавы в компании землюков.

Я перевожу взгляд к светлому полукругу выхода из повозки. В нем виден кусочек ярко-голубого неба, и, как на экране в кинотеатре, то появляется, то исчезает фигура едущего за телегой всадника на черной лошади. Темно-серый плащ с алой эмблемой на левом плече скрывает фигуру, но заметно, что он высокий и широкоплечий. Затянутые в перчатки руки спокойно держат поводья. На голове глухой капюшон с прорезями для глаз, скрывающий лицо до самого подбородка. Выглядит жутко, словно палач из фильмов про средневековье едет за повозкой, в которой везут на казнь жертву. Меня…

На передке повозки правят лошадьми и шепчутся Ганис и второй, с тонким голосом.

– Долго инквизитор будет за нами ехать? – бухтит Ганис. – До самого города собрался следить?

– С такого станется. Как он здесь оказался, а? Вынырнул, словно из воздуха. Едва не попались с этой девкой, – зло сплевывает второй.

– Видал знак у него на плече? Похоже, из самых высших. Не пойму только, чего ему от нас надо – отродясь инквизиторы в наше захолустье не заглядывали. Как думаешь?

– А я знаю?! Давай решать, что с девкой делать. Не будем же мы, и правда, лечить ее, монеты впустую тратить, – голос опускается до еле слышного шепота. – Сделаем вид, что в больницу поехали, а сами свернем к городскому рынку. Там сдадим девку Али Меченому. Он даже такую, как эта, сможет перепродать с выгодой. А кому и для чего она понадобится, не наше дело. Главное, монеты свои вернуть. Теперь и цену на нее можно накинуть после драконьего лечения.

– А если он за нами до больницы поедет?

– Если, если…! Хватит каркать! – все так же шепотом рявкает тонкий голос. – Вечно ты самое дрянное думаешь!

– Ага! Коли мы его приказ не выполним, отыщет нас инквизитор да отправит сам знаешь куда. Будет тебе тогда не самое дрянное! – хрипло шепчет Ганис. – Лучше послушай, что я придумал…

Голоса бубнят и бубнят, строя планы на мою судьбу. Я внимательно их слушаю, и с каждым новым словом все отчетливее понимаю, что у меня нет никаких шансов выжить…

Остаток пути до города я лежу с закрытыми глазами, все больше впадая в тупое оцепенение. Только один раз, когда телега останавливается у ворот больницы и надо мной склоняется лицо инквизитора, приподнимаю ресницы. Из узких прорезей капюшона на меня смотрят темные внимательные глаза. На несколько секунд мы переплетаемся взглядами, словно нам есть что сказать друг другу.

– Прощай, Федерика, – произносит он чуть слышно.

– Прощай, инквизитор, – я снова закрываю глаза – сейчас он уедет, и тогда меня убьют.

Слушаю затихающий цокот копыт и два облегченных выдоха с передка повозки:

– Уф-ф, убрался. Разворачивайся, едем на рынок.

Щелканье бича, повеселевший голос Ганиса, и я проваливаюсь в беспамятство…

3

– Зачем мне эта дохлятина? – мужской голос звучит равнодушно, лениво растягивая в словах гласные.

– Живая она, просто спит. Дорога была длинная, вот и умаялась, – голос Ганиса заискивающий. Еще в нем слышен откровенный страх.

Его приятель визгливо поддакивает:

– Хорошая девка, Али. Недорого просим – уезжаем, вот и делаем скидку.

– Она ничего не стоит. Падаль, – голос того, кого назвали Али, все так же равнодушен.

– Да ты посмотри на нее получше, – лебезит Ганис. – Видишь, какая кость тонкая, и руки, точно у принцессы. Откормишь чуток и продашь за хорошие деньги. А синяки пройдут, и следов не останется.

– Сами кормите свою принцессу…

Голоса продолжают звучать, но я больше не прислушиваюсь – что бы ни решил этот Али, для меня одинаково плохо. Или эти двое скормят меня землюкам в канаве, или самый крупный работорговец этих мест Али Меченый перепродаст какому-нибудь извращенцу.

Воздух возле моей головы колеблется, на лицо падает тень. Голос Али лениво произносит:

– Ладно, три монеты.

– Да ты что, Али! – ахает Ганис. – Да я за нее отдал…

– Две монеты, – перебивает Али.

– Согласны! – торопливо вклинивается тонкий голос второго. – Отдаем за две монеты.

Звон металла, меня вытаскивают из телеги и куда-то сгружают.

Затихающий скрип несмазанных колес, и голос Али:

– Открывай глаза, я знаю, что ты не спишь.

Неохотно поднимаю веки и сталкиваюсь с внимательным взглядом голубых глаз. Мы долго смотрим друг на друга и молчим.

– Есть хочешь, Федерика? – четко очерченные губы мужчины дергаются в усмешке. Голос у него красивый, лицо тоже – только рваный темный шрам на левой брови портит его идеальность.

– Пить, – разлепляю я растрескавшиеся губы.

Мужчина еще секунду смотрит мне в глаза, затем поворачивается и что-то гортанно кричит. Уже через мгновение мою голову приподнимают и к губам подносят чашу с водой. Я жадно, давясь и захлебываясь, пью, а мужчина внимательно наблюдает. Наконец чаша пустеет, и мою голову отпускают.