Безымянная слава

— Но не волнуйся же! Все будет хорошо.

— Я пойду прилягу… Сегодня так душно.

Степан остается один на веранде. Он ждет появления девушки, но дверь мазанки закрыта. Маруся спряталась от жизни, притаилась… Как редко теперь видит ее Степан! Реже, чем в первые дни знакомства. Он засиживается в редакции допоздна, она ложится спать рано или дежурит в госпитале. Их отношения остановились, замерли на одной точке — кажется, еще тогда, после разговора о «Дворянском гнезде», и Степан знает о Марусе ненамного больше, чем знал тогда. Как странно! Живет в двух шагах от него девушка, которая ему нравится, ухаживает за его матерью, — очень сообразительная, умненькая, как говорит Раиса Павловна, много читает… И больше он не знает ничего, он забывает о ней, как только выходит из дома. Ах да, невод! Ну, надо признаться, что если бы Раиса Павловна не рассказала об этом безобразии Мишуку, если бы Мишук не раскопал дело, — кто знает, когда поднял бы вопрос о неводе Степан… А теперь надо довести дело до конца. Надо! Уже совсем стемнело. Мазанка Маруси по-прежнему кажется необитаемой. Приняв решение, Степан пересекает двор и чуть слышно стучит в дверь мазанки.

— Маруся, это я, Степан… Мне нужно с вами поговорить… Пойдемте на пляж.

Дверь медленно открывается. Не сказав ни слова, Маруся проходит мимо него через двор к пляжу. Молчит и он, следуя за девушкой. Закат погас, будто его потушили. Стало так темно, что линия берега слилась с водой, стала невидимой, исчезла. Девушка замедляет шаг, он идет чуть быстрее, и вот они уже идут рядом по упругому песку, очень близко друг к другу, но, когда он нечаянно задевает ее руку, Маруся отшатывается и поднимает руку, словно раненую.

Почему-то кажется, что все происходит не так, как думалось, но именно так, как хочется сердцу, которое то колотится в груди, то замирает. Это молчание, эта покорная готовность девушки идти рядом с ним, куда он хочет, это испуганное движение — вот от чего бушует сердце.

Все же Степан заставляет себя начать деловой разговор, потому что… И он заглушает мысль о том, что будет, если он не займется делом.

— Маруся, надо наконец вам освободиться от этой пиявки, от Христи Капитанаки… — начинает он хрипло и затем заставляет себя говорить спокойно: — Мишук разузнал на мысе, сколько стоит невод, который одолжил ваш отец у Капитанаки, когда вступил пайщиком в рыбацкую ватагу. А сколько вы уже заплатили Христи Капитанаки?

— Не знаю, — едва слышно отвечает девушка, и ее голос звучит беспомощно и разочарованно; не нужно ей этого, совсем не нужно — о неводе, о Капитанаки.

— Я знаю, сколько вы получаете в госпитале, сколько уже заплатили мы за квартиру. Но вы отдавали деньги этому старому бандиту и до нашего приезда. Ладно, отбрасываем это. Но даже и при этом условии вы уже давно заплатили за невод и теперь платите лишнее… До каких пор вы будете батрачить на Капитанаки, жить впроголодь? Слышите, Маруся…

— Мне папенька велели заплатить, когда помирали, — отвечает Маруся.

— Долг уже давно погашен, — настаивает Степан. — Плюньте наконец в лицо этому мерзавцу! Он буржуй, спекулянт, состоит в компании с торговцами фруктами, наживается на ваши деньги…

Скалы, перегородившие пляж, останавливают их. Дальше хода нет. Маруся стоит перед Степаном, почти невидимая в темноте, и молчит, молчит… Степан делает шаг, еще один шаг к Марусе, наклоняется, пытаясь разглядеть ее лицо, и спрашивает шепотом:

— Может быть, мне не надо мешаться в это дело? Вы нареченная Виктора. Вы… любите его?

Это нечаянный, едва слышный всплеск волны отвечает ему:

— Ой, никто не знает, кого я люблю…

Маруся повторяет со слезами и смехом в голосе:

— Никто того не узнает!.. Он протягивает к ней руки:

— Почему вы плачете, Маруся?

Вскрикнув, девушка бросается прочь. Песок не успевает проскрипеть у нее под ногами — так быстро бежит она, и Степан бежит за нею, зная, что не нагонит тень, летящую впереди, и не имеет права ее нагнать.

Все! Она успела достигнуть ворот, положила руку на щеколду калитки и, задыхаясь, спрашивает:

— Ну что, поймал? Ну что, поймал?

В темноте он не видит выражения ее лица, но, кажется, ее глаза закрыты и между ресницами блестят серебряные искры. Он не видит ее губ, он лишь хочет их увидеть, но Маруся отвертывается от него движением испуганного ребенка, и Степан не знает, успел ли он поцеловать ее.

— Маруся…

— Домой идите… Раиса Павловна узнают…

Слышен удивленный смешок:

— Ай, эфенди, эфенди!

Это Виктор. В темноте видны только медные пуговицы на его кителе. Степан различает возле Виктора еще одну тень, высокую и тонкую, — старика Капитанаки.

— С комсомолом бегаешь, паскуда? — ехидно, едко произносит Христи Капитанаки и, шагнув к Степану, кричит, размахивая перед его лицом руками и брызгая слюной: — Где гроши? Два дня задаром на моей шее сидишь! Не хочешь платить — выкидайся, геть к фридкиной маме!

Степан хватает его руки, тонкие и сильные, соединяет их, оттягивает книзу.

— Слушай, ты! — говорит он в лицо старику, который корежится, извивается, пытаясь освободиться. — Если узнаю, что ты взял у Маруси хоть одну копейку за твой невод, под суд пойдешь, спекулянт! Пойдешь под суд, так и знай!

Льстиво, но с нотками угрозы в голосе говорит Виктор:

— Ай, эфенди, ну какое ваше дело? Разве те деньги наши, извиняюсь? Вам совсем не надо вступаться в это дело, Маруська знает, за что она отдает деньги папаше… Прошу вас, отпустите папашу, а то будет нехорошо, уверяю вас, как человек.

Оттолкнув старика, Степан достает из кармана приготовленные квартирные деньги.

— Маруся, вот деньги за квартиру, — обращается он к девушке, которая стоит в калитке. — Возьмите их… и делайте с ними что хотите… Но, если вы хотите, чтобы я уважал вас, не давайте этому гаду, спекулянту ни копейки!

Он протягивает ей деньги, но она пятится, она уже за калиткой.

— Бери гроши, Маруська! — яростно кричит Капитанаки. — Ну!

— Ой, не нужно мне! — с отчаянием вскрикивает Маруся. — Пускай сгорят те деньги, несчастье мое! — И она бежит через двор, с шумом закрывает за собой дверь мазанки.

— Точка! Ну, папа Христи, кончилась твоя лафа! — подытоживает Степан. — Спокойной ночи, папаша, и чтобы я тебя больше не видел! Придешь требовать деньги — пеняй на себя.

— Разбой делаешь! — злобно шипит старик.

— Эфенди, просю вас на минутку…

Но Степан закрывает калитку и медленно идет через двор, прислушиваясь. Ни звука, будто оба Капитанаки сквозь землю провалились. «Ничего, больше не пикнут!» — усмехается он.

— Что там такое, Степа? — спрашивает Раиса Павловна, стоящая на веранде.