Безымянная слава

— И ты не позвонил мне из театра, друг! — упрекнул его Степан.

— Ах, Степка, понимаешь ли… Я был в театре с Люсей и… и я не мог оставить ее. Как правило, я безупречно вежлив с женщинами.

— Мог позвонить после театра.

— Да… Но после театра мы с Люсей бродили по бульварам, и я читал ей стихи. Она без ума от моих стихов — невозможно было лишить ее этого удовольствия. И вообще я поступил мудро. Конечно, ты ворвался бы в театр и устроил бы скандал или не спал бы всю ночь.

— Итак, с Маховецким все ясно… Жених, — пробормотал Степан.

— Невозможно поверить, совершенно невозможно! Ты бы посмотрел на лицо Нетты, когда этот субъект увивался возле нее! Отвращение, презрение, насмешка — ничего больше. Мне кажется, что коробка конфет осталась нераскрытой.

— Ошеломляющее доказательство… Но она все-таки пошла с Маховецким в театр.

— Да, в надежде, что ты таким образом узнаешь о ее приезде в Черноморск.

— Пустопорожнее предположение… Я знаю, что Маховецкий уже давно добивается ее. И Петр Васильевич, конечно, за этого кандидата в зятья. Богатый человек, с видным положением… Ученый…

— Но Маховецкий старше ее вдвое, втрое, в сто раз!

— Что из того? Она, как видишь, с Маховецким, а не со мной. Приехала в Черноморск и пошла в театр с Маховецким и… с коробкой конфет, зная, что это так или иначе станет мне известно, что я постараюсь выяснить их отношения с Маховецким и… Нет, Коля, все буквы на месте, все ясно. Выбор сделан, и мне дано понять, что иного решения не будет. — Он ожесточился, вскочил: — Хватит!

— Постой!

— Некогда… У меня сегодня много дел.

— Хочешь, я скажу тебе одно слово? — Одуванчик тоже вскочил, сверкая глазами. — Хочешь?

— Ну тебя! — махнул рукой Степан. — Знаю, что ты скажешь, утешитель, добрый гений…

— Ты угадал. Я хочу сказать, что ты дурак. Хочешь, я скажу два слова? Ты круглый дурак! Как ты смеешь думать, что Нетта может сознательно променять такого парня, как ты, на старую жабу?

— Да, жаба, но с коробкой конфет, которая рано или поздно будет открыта.

Одуванчик заставил его сесть рядом с собой.

— Ты в трусиках? — спросил он. — Здесь запрещено купаться, штраф три рубля. Но сейчас на бульваре никого нет. Лезь в воду! Если ты выплывешь, значит, ты еще не совсем отчаялся, и мы поговорим… Что ты намерен предпринять? Нет, Степа, без дураков, я спрашиваю тебя как мужчину: что ты думаешь сделать и чем я могу тебе помочь?

— Не знаю, что делать… — признался обескураженный Степан.

— Надо! Слышишь, надо! И немедленно! Что именно? Думай быстрее. Нетта может уехать в Москву со дня на день, с часу на час, и уже окончательно, навсегда. Обдумай все, взвесь как можно точнее и решись на что угодно, хоть на безумство, но только решись… Сегодня я брожу по стопам комиссии, — чтоб она провалилась! — но я буду звонить в редакцию, и мы сможем встретиться в любую минуту.

— Спасибо, Коля… Пока я ничего не понимаю, ничего не знаю… И не знаю самого главного: стоит ли что-нибудь делать…

— Ну, если ты уверен, что она не любит тебя, что ты ей не нужен, тогда о чем же говорить! — вдруг перешел к насмешке Одуванчик. — Идем кушать мороженое и искать утешений.

— Теперь я скажу тебе то самое» слово, которое ты только что сказал мне, — невольно улыбнулся Степан. — Даже при последней нашей встрече, когда она сказала, что ненавидит меня, презирает…

— Значит, ты, комсомолец, уверенный, что девушка любит тебя и может стать твоей женой, твоим другом, хочешь оставить ее возле бородатого мерзавца, который подсовывает ей жабу, который хочет испортить ей жизнь?

Он добился своего — Степан снова вскочил, сжал кулаки:

— Что делать, Колька? Что делать?

— Прежде всего рассказать ей все… Все о проделках бородача, о его низком поведении в деле Бекильской плотины. Ты должен написать ей письмо на тот случай, если не удастся поговорить с нею, объясниться. Но надо приложить все силы, чтобы добиться новой встречи с Неттой…

— Да, я напишу ей… И я поговорю с нею, слышишь! Поговорю, если даже для этого придется снова забраться в их дом!

— Наконец-то лев проснулся! — одобрил Одуванчик.

Это было в пятницу. Степан уже по дороге складывал в уме пылающие фразы письма, того письма, которое непременно должна была прочитать Нетта — непременно, во что бы то ни стало. Явившись в редакцию, он с места в карьер попросил у Пальмина два свободных дня — те два дня, которые Наумов предложил Степану перед партконференцией. Теперь они нужны Степану немедленно… Конечно, Пальмин отказал. Для субботнего и воскресного номера, видите ли, нужно несколько золотых гвоздиков, и без Киреева не обойтись. Пришлось обратиться к Наумову. Редактор понял, что в жизни Степана происходит что-то важное, и разрешил двухдневный отпуск. Пальмин вдруг перестал возражать, вспомнив, что накопился изрядный запас интересной информации. Уф, теперь домой, за стол!

Но в дверях он столкнулся с запыхавшимся Косницким и сначала в душе подосадовал на него за эту задержку.

— Хорошо, что застал вас! — крепко пожал его руку Егор Архипович. — Спешите куда-нибудь?.. Я на минутку. Тоже спешу. Жена на постоялом дворе ждет. Домой ехать надо.

Степан провел его в кабинет Дробышева.

— Что нового в Бекильской долине?

— Дела идут, контора пишет… Сегодня мне сказали в Водострое, что проект Захарова на той неделе будет утвержден. Был в сельхозбанке. Говорят, что деньги для Нижнебекильской плотины наготове. Можно будет осенью начать строительство…

— Все это я знаю, слежу за этим делом.

— А то знаете, что в Башлы скоро начнется дело Айерлы и еще нескольких верхнебекильских кулаков по обвинению в эксплуатации батраков? И в издевательстве над батраками?

— Знаю и это. В Башлы на процесс выедет наш внештатный судебный репортер.

— Вот и поговори с газетным работником! — воскликнул Косницкий и попытался придать своему лицу плутоватое выражение, подмигнул Степану, как человек, приготовивший сюрприз. — А кое-чего и не знаете, Степан Федорович… Достал я все-таки документ насчет земли помещика Ленца. Все обстоит так, как утверждал Хасан. Стрельников и Айерлы — совладельцы.

— Правда? Как вы это узнали? Насколько это верно?

— Съездил в Башлы, два дня допытывался у жителей и раскопал бывшего делопроизводителя или секретаря нотариуса. Старик этот в райисполкоме на журнале входящих-исходящих сидит. Он мне дал заверенную справку, что купчая на землю помещика Ленца — пятьсот десятин земли с лишним — действительно была составлена и зарегистрирована у нотариуса уездного города Башлы в 1917 году, уже после февральского переворота.

— Где эта справка?

— У меня. Я вам оставлю заверенную копию. — Он достал из бумажника бумажку.