Безымянное
Шрифт:
Баранина оказалась вполне съедобной. К этому моменту Джейн уже почти перестала вставлять реплики, безнадежно упустив нить беседы. Тим взял развлечение гостей на себя и, припомнив времена партнерства в «Тройер», весь вечер утомлял их пересказами нашумевших дел. Фрэнк с женой вежливо слушали, потягивая вино. Когда монолог Тима подошел к концу, они попрощались.
5
Он вышел от Питера и вернулся к себе в кабинет. Распечатки ходатайства по делу Киблера еще не остыли после принтера. Сев за стол, Тим открыл нижний ящик и, как планировал, засунул ходатайство подальше. Ему хотелось снова поймать тот чистейший порыв, побудивший его сесть за работу, и испытать
Тим задвинул ящик и, уронив руки на стол, уставился в коридор тяжелым хмурым взглядом. Он пытался поймать какую-нибудь светлую, ободряющую мысль. «Штатные юристы тоже люди», например. Ох, да гори оно все!
Он понес ходатайство к Майку Кронишу. Никого. Это хорошо. Вряд ли ему хватило бы духа вручить документ Кронишу лично. Оставил на столе, приложив наскоро сочиненную записку, и ушел, окрыленный надеждой. Внутри словно бабочки запорхали. Но уже на полдороге обратно его снова начали грызть сомнения.
6
Дважды в день во время «лежачего периода» его отстегивали и переворачивали, чтобы не появились пролежни. Процедуру эту проводили, пока он спал. Смазывали стертую заднюю поверхность ног антибиотиком для заживления.
Однажды ночью, когда Бекка отстегнула его и двинулась вдоль кровати к тумбочке, где стояла мазь, он схватил ее за руку. Бекка вскрикнула от неожиданности.
— Не отстегивай меня больше, — велел он, сжимая запястье все сильнее.
— Папа, мне больно.
— Если отстегнешь половину, остальное я отстегну сам.
Он отпустил ее.
— Я не удержусь. Я выйду и не вернусь обратно.
Пришлось искать новый способ борьбы с пролежнями. Багдасарян выписал жидкое успокоительное, которое вкалывали шприцем и в котором под конец, когда Тим почти совсем утратил связь с реальностью, уже не осталось надобности.
7
Весь следующий час он проверял почту каждые десять секунд в ожидании письма от Крониша. Он сверлил взглядом телефон, который вот-вот должен был позвонить. К половине двенадцатого ожидание стало невыносимым, и Тиму пришлось уйти. Настроив рабочий телефон на переадресацию всех звонков на «блэкберри», он зашагал к лифту, надеясь никого не встретить по дороге.
Фрэнк Нововян торчал на своем посту в вестибюле, словно свежее бельмо на глазу. Приходя и уходя, Тим всячески старался проскочить мимо него незамеченным — но как обойдешь охранника, стоящего у самых эскалаторов? Чаще всего Тим прятался в толпе коллег, однако до обеда было еще далековато, поэтому сейчас он шел один. Фрэнк поднял голову, услышав шаги, и встретился с ним взглядом.
— Привет, Фрэнк.
— Мистер Фарнсуорт.
— Иду перекусить. Тебе принести что-нибудь?
— Мне жена с собой кладет, — ответил Фрэнк.
— Да? — Тим непринужденно приблизился к стойке.
— Каждый день.
— Славно! Как у нее дела?
— Обживается на новой работе.
— Работу сменила?
— Работа, в общем, та же, банк другой.
Тим не помнил — а может, и не знал, что Линда работает в банке.
— Молодец! Пожелай ей удачи от меня.
— А ваша жена как поживает, мистер Фарнсуорт? Простите за любопытство, если что.
Тим пристально посмотрел на Фрэнка через стойку.
— Я тебе очень признателен, — понизив голос до шепота, сказал он, — за деликатность и сдержанность.
Он выразительно кивнул Фрэнку, словно действительно сообщил ему что-то о Джейн, потом побарабанил
костяшками пальцев по мраморной стойке.— Пойду все-таки перекушу.
На эскалаторе он уткнулся в «блэкберри» и не отрывал взгляда от экрана до самых дверей. С Джейн все в порядке. Завтра выписывается из реабилитационного центра. Но вряд ли Фрэнка Нововяна это касается.
8
Джейн спала на стуле рядом с кроватью. Тим окликнул ее, и она, поднявшись, зажгла свет. Когда глаза привыкли, он увидел, что это не жена, а Бекка. Прошаркав к вытертому креслу, она плюхнулась туда, словно куль, и растеклась медузой. Будто пожилая официантка, весь день таскавшая подносы и наконец вернувшаяся домой к своему одинокому ложу. Но и молодую студентку может измучить дежурство допоздна в душной комнате, на которое она заступала вместо матери.
— Бекка, — спросил отец, — куда она ездит?
Бекка, зевнув, мотнула головой.
— Не знаю, пап. Если бы знала, сказала бы.
— Я-то ее не спрашиваю.
Бекка снова зевнула.
— Ты устала, — заметил он. — Пойди ляг.
Она не шевельнулась. Отец смотрел пристально. Вопреки всем часам у него сейчас утро — единственный промежуток в суточном цикле, позволяющий ненадолго вернуться к почти нормальной человеческой жизни. Если теперь встать и выйти, пожелав спокойной ночи, он будет лежать в темноте без сна, терзаясь невозможностью пообщаться. Он заслужил этот единственный час.
— Я когда-нибудь рассказывал тебе про Льва Виттига?
Бекка оторвала тяжелый затылок от подголовника и посмотрела на отца осоловевшими глазами.
— Лев Виттиг был партнером в «Тройер и Барр». Налоговый юрист из Коннектикута. Женат, семья, закончил Йель. Скучнейший человек на свете. И к тому же уродливый — у него был зоб. Огромный болтающийся кожистый мешок.
Бекка уложила голову на золотистый плюшевый подлокотник. Это кресло из другого дома, из альтернативной семейной жизни, где всех проблем — неполадки с машиной, не вовремя оплаченные счета и препирательства из-за телевизионного пульта. Тим посмотрел на дочку через бортик больничной кровати. Бедняжка, совсем устала. На дворе ночь глухая.
— Но этот Лев Виттиг был настоящим налоговым гением, — продолжал он. — Такие всегда на вес золота. Все самые эффективные нынешние схемы обхода федеральных налогов на прибыль, которыми пользуются крупнейшие корпорации, — его рук дело. Понятно, что за такие заслуги в «Тройер и Барр» партнерство дают без вопросов. Тебе интересно?
— Конечно.
— Ты не из жалости слушаешь?
— Почему из жалости?
— Время-то не детское.
— Рассказывай, пап.
— Хорошо. Лев Виттиг, значит. Стольких клиентов привел, столько денег компании принес. Но ты же знаешь, какие у нас партнеры попадаются. А он зануда из зануд. Богатый зануда. Да еще и не красавец. Богатый уродливый зануда. Это же пороховая бочка. Тебе точно интересно?
— Почему ты все время уточняешь?
— Если ты скажешь, что лучше бы пошла поспала, я пойму.
— Пап, я не сплю, я слушаю.
— Думаю, меня можно отстегнуть. На часик. Ничего страшного не произойдет.
— Нет.
Он надолго умолк.
— Пап?
— Все-таки тянет на разговоры.
— Так говори.
Он помолчал еще минуту.
— Лев Виттиг, значит. Все силы положил на то, чтобы стать налоговым королем, и вот через двадцать лет он действительно на вершине. Выше только звезды. Он сидит на такой куче денег, что ее и тратить-то некуда, он крупная шишка в одной из самых престижных нью-йоркских компаний. И тут годы начинают брать свое. Ему уже полтинник — так бывает, когда тебе полтинник, прямо кожей чувствуешь, как годы берут свое. И в нем что-то вдруг словно ломается. Раз я так пашу, столько зарабатываю и такой крутой специалист, решает он, мне закон не писан. И он пускается во все тяжкие.