Беззвучная нота

— Зачем…зачем ты все это говоришь?

Я замираю, задержавшись большим пальцем на ее безымянном пальце.

— А ты знала, что Датч отказался от выступления из-за меня? — Она морщит нос в замешательстве. — Он думал, что я не смогу вынести, увидев замену за своими барабанами. Он думал, что я потеряю его. И, вероятно, так бы и произошло. Так долго музыка была тем, что удерживало меня в здравом уме, когда я едва держался И все же я сказал Датчу, что ему следовало согласиться на эту работу. — Я снова останавливаюсь.

Она смотрит на меня.

— Зачем?

— Потому что у меня есть жена. Ее зовут Грейс Джеймисон, и она значит для меня больше, чем эти дурацкие барабаны. Она значит для меня больше, чем общение с другими девушками. Она значит больше, чем алкоголь и вечеринки, и если мне придется пить это чопорное вино всю оставшуюся жизнь, — я поднимаю бокал, а она смеется, — потому что она предпочитает вкус вина, когда я ее целую, то именно это я и сделаю.

— Тебе вообще нельзя пить. Тебе восемнадцать.

— В Европе это законно.

— Мы сейчас в Европе?

Ее глаза блестят от смеха.

Я улыбаюсь в ответ.

— Я хотел сказать тебе еще кое-что в машине, что-то важное, но вместо этого вырвалось несколько глупых слов.

Она напрягается и пытается отстраниться.

Я держу крепко.

— Я никогда не говорил этого ни одной другой девушке. Ни разу. Мне нужно, чтобы ты поняла это, потому что это правда. Грейс…Я лю…

Она прикладывает палец к моим губам, вдавливая остаток слов обратно.

— Не надо.

Я замираю.

Она жует внутреннюю часть щеки, обдумывая что-то в уме. Я даю ей пространство. Даю ей время.

Наконец она закрывает глаза и выдыхает.

— Сначала покажи мне, — шепчет она. — Покажи мне, что мир существует. Покажи мне, что это мир, в котором я могу выжить.

— Какой мир?

— Мир, в котором можно любить тебя.

Моя грудь спазмирует. Ощущение, будто все мои органы превратились в суп, а летучая мышь из ада помешивает мои внутренности гигантским половником.

Грейс успешно вытаскивает свою руку из моей и садится прямо, вся деловая.

— Моя очередь.

— Твоя очередь, — соглашаюсь я и делаю глоток вина, чувствуя себя странно сытым.

— Ты всю ночь тянул. Не сдерживайся больше. Что происходит со Славно?

ГЛАВА 31

Грейс

— Он мертв.

В моем мозгу происходит короткое замыкание, и я качаю головой.

— Что?

— Мне позвонили как раз в тот момент, когда вы уехали в полицейский участок.

— Ты говоришь, что Харрис покончил с собой, а затем Славно умер сразу после этого…

— Да.

— Чего?

— Острое сердечно-сосудистое заболевание.

Я чувствую заговор.

Слоан расхаживает перед кроватью в отеле, ее руки сцеплены за спиной, а юбка Redwood Prep развевается.

— А как же доказательства, которые он обещал? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь держать себя в руках и не задыхаться. — Мы спасли его бабушку. Он сказал, что предоставит нам доказательства тогда. Теперь мы возвращаемся к исходной точке?

— Не совсем.

Я с надеждой смотрю вверх.

Зейн держит на пальце ключ.

Хватаю его и осматриваю сзади наперед.

— Что это?

— Уборщица в тюрьме сказала, что Славно оставил его для нас. Логотип принадлежит компании по хранению. Мы с Финном думали, что улики будут заперты в контейнере для хранения, но мы проверили, и ключ не принадлежит ни одному из шкафчиков там.

Поэтому мы ищем за пределами города.

— Поэтому мы ищем за пределами города, — выпаливаю я. — Мы ищем по всей стране, если придется.

— Я думал то же самое.

— Отлично, тогда давай…

Зейн качает головой.

— Но, увидев тебя сейчас, я понимаю, почему мы не можем этого сделать.

— Зейн.

— Ты искала везде, и это неэффективное использование нашего времени. Кроме того, это может быть бесполезно. Я понятия не имею, кто была эта уборщица и слышала ли она что-то от Славно. Это могли быть лидеры «Благодарного проекта», пытающиеся сбить нас со следа. Возможно, этот ключ вообще не имеет никакого отношения к Славно.

Мы что-то упускаем. Этот ублюдок не был глупым. Он бы сохранил улики на случай, если бы от него избавились.

Слоан шагает в другую сторону.

— Славно сохранил бы доказательства, — говорю я.

— Мы не знаем, что он сделал. Единственное, что мы знаем, это то, что ты в опасности, и чем глубже мы в это копаемся, тем опаснее это становится.

Его голос имеет опасно низкий тембр, застрявший где-то между шелушностью Джарода Кросса и твердостью Датча. Это немного пугает.

Несколько минут назад эта пугающая загадка собиралась признаться мне в любви. Но любовь — это слово со множеством значений, и оно принимает множество различных форм.

Ромео и Джульетта умирают в объятиях друг друга.

Отелло, доведенный до безумия ревностью.

Орфей спускается в подземный мир за своей женой Эвридикой.

Как и у них, любовь Зейна похожа на одержимость.

Как смерть.

Тёмная. Ненасытная. Неизбежная.

Слоан умоляет меня своими большими голубыми глазами.

Мы так близко. Я чувствую это.

— Мы зашли слишком далеко, чтобы останавливаться сейчас, — бормочу я.

— Не думай об этом как об остановке. Считай это «паузой».

— Паузой? — Я хмурюсь. — Это еще одно слово для остановки.

— Скорее, шаг назад. — Зейн вытягивает руки, словно приближается к бешеной собаке. — Ты бежала без остановки, билась головой об это дело годами. Может быть, ты слишком близко к этому. Может быть, тебе нужен перерыв, чтобы подойти к этому с другой стороны.