Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
Спартак был бледен, но полон спокойствия, уверенности в своей правоте, и клятва его, произнесенная твердо и торжественно, произвела глубокое впечатление на всех услышавших ее; по-видимому, она поколебала даже дикое упрямство Эномая. Но вдруг близ правых боковых ворот затрубили букцины третьего (первого галльского) легиона, ошеломив всех стоявших за валом.
— Что это такое? — спросил Борторикс.
— Что все это означает? — изумился Арторикс.
— Клянусь богами преисподней, — воскликнул Спартак, и бледное лицо его побагровело, — стало быть, и галлы уходят?
Все побежали к выходу из лагеря.
Эвтибида в шлеме с опущенным забралом, верхом на своей небольшой, изящной лошадке держалась возле
В то время как Крикс и Спартак быстро шли обратно, к боковым воротам, из них выехал конный отряд из тридцати германцев-лучников, задержавшихся в лагере. Они скакали по дороге, чтобы догнать своих соотечественников, и, увидев Спартака и Крикса, шедших им навстречу, загудели возмущенно:
— Вот Спартак!
— Вот он, предатель!
— Убить его!
Каждый поднял свой лук, и отряд прицелился в обоих вождей. Декурион крикнул:
— Вот тебе, Спартак, и тебе, Крикс! Получайте, предатели!
И тридцать стрел, прожужжав, вылетели из луков, нацеленные в Спартака и Крикса.
Они едва успели защитить головы щитами, в которые впилась не одна стрела; а Крикс, подняв щит и прикрыв своим телом Спартака, крикнул:
— Во имя любви к нашему делу прыгай через ров!
Спартак мгновенно перескочил через ров, тянувшийся вдоль дороги, и очутился на соседнем лугу; Крикс благоразумно последовал за ним, и оба таким образом спаслись от дезертиров, а те, больше не обращая на них внимания, поскакали дальше, догоняя легионы германцев.
— Проклятые дезертиры! — воскликнул Крикс.
— Пусть уничтожит вас консул Геллий, — добавил Спартак в порыве гнева.
Оба они продолжали свой путь по краю рва и вскоре дошли до ворот лагеря, где Арторикс и Борторикс с большим трудом, то просьбами, то бранью, старались задержать солдат третьего, галльского легиона, которые также хотели уйти из лагеря и последовать за двумя германскими.
Их удержал Крикс. Мощным голосом он принялся осыпать галлов бранью на их родном языке, угрожал им, называл негодным сбродом, сборищем разбойников, толпой предателей и вскоре заставил замолчать самых упорных; в заключение своей речи он поклялся Гезом, что, как только настанет день, он разыщет виновных, подкупленных предателей, зачинщиков бунта и предаст их распятию.
Галлы немедленно успокоились и тихо, послушно, словно ягнята, вернулись в лагерь.
Но, заканчивая свою речь, Крикс вдруг сильно побледнел, голос его, вначале сильный и звучный, стал хриплым, слабым, и, едва только первые ряды взбунтовавшегося легиона повернули назад, он вдруг зашатался, сильно побледнел и упал на руки Спартака, который стоял с ним рядом и, к счастью, успел его поддержать.
— О, клянусь богами, — горестно воскликнул фракиец, — тебя ранили, когда ты прикрывал меня от стрел!
Крикс действительно был ранен стрелой в бедро; другая, пробив петли кольчуги, вонзилась ему в бок между пятым и шестым ребром.
Крикса перенесли в палатку, стали заботливо ухаживать за ним, и, хотя он потерял много крови, все же врач успокоил Спартака, который стоял бледный и взволнованный у ложа друга: ни та, ни другая рана не представляла опасности.
Спартак всю ночь бодрствовал у постели больного, погруженный в печальные мысли, вызванные всем случившимся в этот день; он был возмущен Эномаем и его непонятным дезертирством и крайне встревожен, предвидя опасности, навстречу которым неизбежно шли десять тысяч германцев.
На заре следующего дня, согласно намеченному плану, Спартак, побуждаемый Криксом, велел своим легионам сняться с лагеря, и они отправились в путь в направлении Камерина, куда и пришли поздно ночью;
а консул Лентул с тридцатью шестью тысячами человек явился почти на день позже.Консул был не слишком опытен в ратном деле; зато, как истый патриций, преисполненный латинской спеси и высокомерия, считал невероятным, чтобы четыре римских легиона, в составе двадцати четырех тысяч бойцов и еще двенадцати тысяч вспомогательных сил, не могли бы в двадцать четыре часа разбить скопище из семидесяти тысяч гладиаторов, плохо вооруженных, плохо дисциплинированных, без чести и веры; правда, они разгромили войска преторов, но это произошло не вследствие их доблести, а беспомощности преторов.
Поэтому, заняв выгодную позицию на склонах нескольких холмов и произнеся перед своими войсками напыщенную и пылкую речь для воодушевления легионеров, он на следующий день вступил в бой со Спартаком. Но тот с мудрой предусмотрительностью сумел извлечь выгоду из численного превосходства своего войска и менее чем за три часа почти полностью окружил врага, легионы которого, хотя и сражались с большим мужеством, все же вынуждены были отступить, опасаясь нападения с тыла.
Спартак искусно использовал замешательство неприятеля и, появляясь в различных местах поля битвы, примером своей необыкновенной храбрости поднял дух гладиаторов, и они с такой силой обрушились на римлян, что за несколько часов полностью разбили их и рассеяли, захватив лагерь и обоз.
Остатки легионов Лентула бежали — одни к сеннонам [176] , другие в Этрурию, и среди них был сам консул.
Но несмотря на радость этой новой и блестящей победы, тем более славной, что она была одержана над одним из римских консулов, Спартака тревожила мысль о Геллии, другом консуле, который мог напасть на Эномая и перебить его войско.
Поэтому на следующий же день после сражения при Камерине он снялся с лагеря и повернул назад, в направлении Аскула, по своему обыкновению выслав вперед многочисленную конницу под командованием самых предусмотрительных военачальников; продвигаясь далеко вперед, они все время доставляли сведения о вражеском войске.
176
Сенноны — могущественное племя, жившее в Галлии на территории современных Иль-де-Франса и Шампани.
Отдохнув под Аскулом, Спартак и его войско пустились в путь по направлению к Требулу; под вечер они нагнали Мамилия, начальника всей конницы, и он сообщил им, что Эномай расположился лагерем близ гор у Нурсии, а Геллий, узнав, что отряд в десять тысяч германцев из-за несогласия и недоверия к Спартаку отделился от него, собирается напасть на них и уничтожить.
Дав своим воинам шестичасовой отдых, Спартак в полночь выступил из Требула и двинулся через суровые скалы каменистых Апеннин, направляясь к Нурсии.
Но в то время как Спартак продвигался к Нурсии, ночью явился туда консул Геллий Публикола с армией в двадцать восемь тысяч человек и, едва взошла заря, напал на Эномая. Германец необдуманно принял неравный бой.
Схватка была жестокой и кровопролитной. Два часа бой шел с переменным счастьем. Обе стороны сражались с одинаковой яростью и упорством. Но вскоре Геллий растянул фронт своего войска, и ему удалось окружить оба германских легиона. Для того чтобы сильнее сжать их в кольцо, он приказал отступить двум своим легионам, сражавшимся с гладиаторами лицом к лицу. Это едва не погубило римлян. Видя, что легионеры консула отступают, германцы, воодушевленные примером Эномая, бросились на врага с неудержимой силой, и ряды римлян несколько расстроились; из-за этого хитроумного маневра они принуждены были действительно отступить, и в войске Геллия произошло сильное замешательство.