Библия Раджниша. Том 2. Книга 1

Когда Ганди сказал: «Будь премьер-министром», - Джавахарлал ответил согласием. Когда Ганди в 1943 году сказал: «Будь вторым солдатом борьбы за свободу», - первым был Виноба Бхаве - он ответил согласием.

До того момента Виноба Бхаве совсем не был известен в Индии. Он был просто обитателем ашрама Ганди. Он массажировал Ганди, омывал Ганди, читал Ганди священные книги, и поскольку был ученым в области санскрита, объяснял Ганди, что означают эти священные книги. Но в том, что касается страны, он не был известен. В качестве первого борца за свободу Ганди выбрал анонимного человека - он первым бы отправился в тюрьму, вторым был бы Джавахарлал.

Джавахарлал не говорил: «Это выглядит неуважительно по отношению ко мне. Этого человека никто не знает», - и Виноба особенно не нравился Джавахарлалу. Джавахарлал был почти западным человеком, он получил образование на Западе, был воспитан на Западе; он вел западный образ жизни. С самых разных точек зрения он не был индийцем, за исключением того, что родился он в Индии. Он ел мясо; ведь он жил в Англии и вырос в Англии, поэтому для него не было вопроса, чтобы быть вегетарианцем. У него были все основания не любить Винобу, но проблем не было, поскольку Виноба занимался другой работой. Я разговаривал и с Винобой, и с Джавахарлалом, оба они подтверждали, что не любят друг друга.

Например, борода Винобы - Джавахарлалу она не нравилась. Сам он брился два раза в день, и борода для него была чем-то неправильным. Он был очень нетерпимым, нетерпеливым: одежда, которую носил Виноба, не была «правильной»; в двадцатом веке нужно быть человеком двадцатого века. Образование Винобы было образованием ортодоксального брамина. Он учился в Варанаси, в санскритском колледже, и жил как старый санскритский ученый. Он не был образован в западных предметах, в западных языках, так что между ними двумя не было ничего общего - и поставить такого человека первым... Джавахарлал чувствовал себя, наверное, задетым, но его преданность Ганди была беззаветной: если Ганди выбрал Винобу первым, значит так должно и быть.

Если бы Ганди выбрал премьер-министром Сардара Валлабхбхаи Патела, то Джавахарлал не стал бы спорить или говорить что-нибудь. Он, на самом деле, предложил Ганди: «Зачем причинять так много горя этим людям? Я могу отказаться; они могут выбрать любого, кого захотят. Я не заинтересован, я никогда об этом не думал. Я сражался за свободу, и свобода наступила, я счастлив». Так что он не был испорчен своим премьерством. Он был для Ганди вторым человеком, а после смерти Ганди он имел полную монополию над индийским умом.

Но Индира была политиком, прирожденным политиком. Она бросила мужа и забыла его: политика для нее была важнее, чем муж. Когда встал вопрос выбора между ними, с любовью было покончено. А Фероз настаивал: «Или ты будешь со мной, или ты будешь со своим отцом, премьер-министром - мне все равно, но так не может продолжаться. Целыми днями ты там и приходишь сюда лишь на несколько минут, просто чтобы сказать привет, и снова убегаешь в дом премьер-министра. Ты путешествуешь с ним, а со мной ты никуда не выходишь». Он дал ясно понять, что нужно сделать выбор.

Индира просто ушла. Она сказала: «Нет вопроса о выборе; я принадлежу политике, и я собираюсь уйти в политику». От своего отца она выучилась одному: ни один политик не сможет стащить тебя вниз, если ты неподкупна. Пусть все они подкупны, но ты смотри в оба и все время собирай данные о них. И это было всей ее силой; они не могли дискредитировать ее, поскольку она никогда не совершала ничего плохого, а сама она могла дискредитировать их всех.

Политики - это легальные конституционные преступники.

И вот этот человек, Дон-Кихот, хочет выбросить меня и мою коммуну отсюда - насовсем. Вот почему я говорю, что Орегон, возможно, должен появиться на карте Советского Союза. Он не должен быть частью Америки - не США, но СССР. То, как говорят эти люди, - а они сенаторы, - это фашизм, коммунизм, нацизм. Они говорят о демократии, они говорят о свободе слова, они говорят об уважении к личности, но я не думаю, что они принадлежат Вашингтону, Джефферсону, Линкольну; они принадлежат Иосифу Сталину, Хрущеву, Брежневу. Эти люди должны перевести себя на соответствующий им путь, они должны постараться переместить Орегон в Советскую Россию; только тогда они смогут выбросить меня и мою коммуну - в противном случае нет никакой возможности.

И кто они такие? Но они наживаются на нас... Теперь, говоря орегонцам, что я всех их назвал идиотами, он пытается нажиться на нас. Я же ничего подобного не говорил. Но теперь я говорю: первого идиота я нашел. Он сам объявил себя. И я подожду второго, ведь в Орегоне два сенатора, так что второй будет как раз... он уже запаздывает. Дон-Кихот пришел в этой гонке первым.

Мое высказывание настолько просто, что даже ребенок поймет его. Я сказал, что орегонский идиот - это особый класс. Как он умудрился понять из этого высказывания, что все орегонцы - идиоты? Тогда, что же я? Тогда, что же вы? Мы все орегонцы. И мы намереваемся оставаться орегонцами.

Эти люди могут сделать, могут сказать все, что угодно. Он говорил как раз перед... наши санньясины были на этих слушаниях, где выступал он. Он созвал слушания, и два или три наших санньясина присутствовали на них, но мы никогда не участвовали в них, поскольку, какой смысл участвовать во всех этих бессмысленных вещах? Это были такие абсурдные слушания - невозможно представить себе, как люди могут допускать такие вещи.

В нашей собственности мы имеем несколько маленьких клочков земли, принадлежащей правительству, федеральному правительству. Они взяты в аренду на сорок лет; и коль скоро мы заплатили за землю, арендованная земля принадлежит нам. Эти слушания касались того, что мы не разрешаем людям приближаться к правительственной земле, - что абсолютно ложно, поскольку даже чиновники, наблюдающие за правительственной землей, сказали, что мы не делали ничего незаконного, мы никогда никому не запрещали - и ни у кого не может быть каких-либо причин разгуливать по пустынной земле или холмам.

Поэтому мы никогда не участвовали и не спорили по той простой причине, что правительственное учреждение само спорило за нас, отстаивало то, что мы не делали ничего незаконного, и все было абсолютно так, как оно и должно быть - так что никакого дела и не было вовсе. Но все фанатики, которые были против нас с тех самых пор, как мы пришли сюда, все они были там, давая свои свидетельские показания против нас. Странные свидетельства...

Один специальный уполномоченный сказал, что, когда шесть месяцев назад он посетил Раджнишпурам, ему дали в воде яд. Одно дело - если мы что-то делаем, то делаем соответствующим образом. Если вы живы через шесть месяцев, то это достаточное доказательство того, что мы не давали вам яда; ведь иначе вы бы уже не жили. Мы ничего не делаем спустя рукава. И где вы были на протяжении этих шести месяцев? В течение шести месяцев вы молчали, а теперь, шесть месяцев спустя, вы выступаете на слушаниях... Ведь на этих выборах он снова был выбран специальным уполномоченным. Может быть, в течение этих шести месяцев он боялся говорить об этом деле; он мог потерять наши голоса. Поэтому и молчал. Теперь выборы закончились - он победил на них, - теперь можно говорить.

Какие он приводит доказательства тому, что мы отравили его? Сенатор спросил его: «С вами был еще один специальный уполномоченный. Что случилось с ним?»

Он сказал: «Он тоже был отравлен. Он еще жив».

И сенатор спросил: «С вами был и третий человек», -полицейский уполномоченный, или кто-то еще, - «что случилось с ним?»

Он сказал: «Он настроен по отношению к Раджнишу немного более дружественно, поэтому, возможно, он не был отравлен».

Вот и все, что могут сказать эти люди, - а ведь они уполномоченные - ни единого свидетельства. Если вы отравлены, вы должны немедленно пойти в больницу, немедленно провериться, и если бы яд был обнаружен, тогда дело было бы абсолютно правильным. Но через шесть месяцев нет возможности узнать, отравила ли вас жена, отравили ли вы себя сами, были ли вы вообще отравлены, или вам все это просто приснилось. По крайней мере, в том, что касается нас, мы ничего не делаем так плохо. Если бы мы отравили вас, вы уже не смогли бы выйти из могилы, чтобы давать свои свидетельские показания. Это достаточное доказательство того, что мы вас не отравляли.