Близость максимум

— Оль, — Спокойно начал я, разворачивая машину. Надо ехать. Ехать к сестре. Срочно. — Ты почему в квартире?

Стоп.

Звонили из клиники.

Ладонью треснул себя по лбу, прислушиваясь к телефону.

— Оля, я уже еду. Никуда не уходи. Жди меня. Приеду, мы поговорим.

— Ты не успеешь. — Мороз по коже, и я выдавливаю максимальную скорость.

— Егор, прости меня. Пожалуйста, прости.

— Оляяяя…

— Но ты должен знать. Юра к ней ушел. К твари твоей. — Тишина, и тихий стон. — Она специально за ним приехала. Вернуть хотела. Вернула.

Сказать, что я охренел от услышанного, значит, ничего не сказать.

Я старался не обращать на эти слова внимания, пытаясь хоть как-то разговорить сестру.

— Что ты сделала?

— Я не смогу без него. Жить не хочу, зная, что он к ней вернулся. Не приезжай ко мне. Мне уже ничего не поможет. Найди их. Я хочу, чтобы они сдохли. — Секундная пауза, и хриплый кашель. — Прости меня. Я очень много принесла бед тебе.

И тишина.

Снова и снова набирал ее номер, пока гнал к квартире. Гудки. Одни лишь гудки. Трубку никто не поднимал, но и не сбрасывал.

Не зная, что вообще происходит, но понимая, что ничего хорошего, позвонил в скорую, и назвал адрес сестры.

Господи, только бы успеть. Только бы успеть.

Огонек надежды, что сестра с собой ничего не сделает, угас, когда я залетел в квартиру. Она лежала на полу, а вокруг нее, пустой тюбик из-под таблеток и стакан воды. Она выпила. Не знаю сколько, но этого хватило, чтобы Оля потеряла сознание. Пульс еле прощупывался. На секунду, когда я чуть не сошел с ума, она открыла глаза:

— Они во всем виноваты.

И все.

И тишина.

Я никогда не плакал. Даже на похоронах родителей, я стойко все выдержал. Сейчас, глядя на то, как доктора забирают сестру, мои глаза жгли слезы. Они оставляли кровавую дорожку на лице. Они оставляли за собой след.

Ее забрали, а я не мог пошевелиться. Сидел на полу, и как псих, смотрел в одну точку.

В голове всплыли ее слова: «Она специально за ним приехала. Вернуть хотела. Вернула».

Не могла. Не могла белка так сделать.

Домой гнал, как волк раненый. Не для того, чтобы вытрясти правду. Нет. Я убедиться хотел, что Ника дома, меня ждет. Что она не уехала никуда с Озериным. Она сидит на диване и рвет на себе волосы, из-за того, что я пропал.

Всю дорогу вдалбливал в себя эту версию.

А когда открыл дверь квартиры, увидел то, чего видеть не хотелось. Не был готов к такому. Белка стояла с дорожной сумкой в руках. Уходить собиралась. Кажется, я вовремя успел вернуться. Кажется, что так меня еще никто не убивал.

Ника.

Я у двери уже была, когда Егор вернулся. Знаете, меня такое облегчение накрыло, что я еле на ногах устояла.

Хотела кинуться к нему, и все рассказать, но он меня взглядом к стенке прибил. В глазах злость такая, такое отвращение. А я стою, и сказать ничего не могу. Мне плохо. У меня рот не открывается. Все тело занемело.

— И даже не попрощаешься? — Могильным голосом, сказал Егор.

У меня не было ни одного ответа, на вопрос, что происходит.

— Что?

— Вещи собрала. Что, у любимого на новые денег нет?

— Егор, о чем ты?

Решаюсь и делаю шаг навстречу. Он выхватывает сумку из моих рук, и с силой швыряет ее в стенку. Хватает меня за горло, и взглядом убивает. Кулаком бьет возле моего уха, и резко отталкивается.

— Я ведь тебе поверил. Сука, я твоей правде поверил. — Крик оглушает.

Пытаюсь объяснить, но он не слышит ничего.

В кабинет меня тянет, но не прикасается. Он схватил за ремешок сумочки, и за нее тащит, а я следом как собачонка бегу, еле успевая за шагом.

— Сюда переехала, чтобы к бывшему поближе? И как? Любовь бурлит? И срать тебе на всех остальных?

Он был в ярости.

Его злость заставляла дрожать каждую клеточку моего ослабленного тела.

— Счастлива?! Теперь ты довольна?

На трясущихся ногах подошла к нему и остановилась. Что делать? Как сказать, что допустила ошибку? Как успокоить? Аккуратно взяла за руку и посмотрела в глаза.

— Пожалуйста, выслушай. Я могу все объяснить. — Голос срывается.

Еще один взгляд полный ненависти. Сколько их было после того как он притащил меня в этот кабинет?

Десять?

Сто?

Тысяча?

Я давно сбилась со счета.

— Конечно, можешь. Ты можешь все. — вырвав руку, словно я заразная, прошел к бару, по пути снимая пиджак и ослабевая галстук. — Классическая женская фраза: «Я могу все объяснить». Что ты мне хочешь объяснить, Ника? Как бывшего вернуть хотела? Подо мной лежала, а его представляла? Это?! ОТВЕЧАЙ.

И снова глазами расстреливает. Казнит.

А я с места сдвинуться не могу, заклинило. Тело онемело. Страх до горла дотронулся и глотку сдавил. Сильно. Дышать нечем.

Только он не замечает этого. Не хочет. У него огонь в глазах. Ненависти огонь.

Если на секунду представить, что взглядом убить можно, то я давно не жилец.

— Умоляю тебя, выслушай. — Говорила, а сама слезы глотала и понимала, что не выслушает, не поймет.

Нет. Не даст сказать. Не поверит. Не простит.

— Пошла вон.

— Что?!

— Я сказал убирайся отсюда. Вон пошла.

В лицо его смотрю и ничего не вижу. Его не вижу. Глаза чужие, не родные.

Значит, бессмысленно говорить. Бессмысленно рассказывать, что нет никакой больше мести. Что его люблю. Только его. Но сейчас лучше просто взять и уйти, чтобы не злить еще больше.

Медленно взяла сумку в руки и к двери пошла. Остановилась, когда голос его услышала:

— Еще раз увижу тебя рядом, убью. Ника, ты поняла? Своими руками придушу.

Убью.

Убью.

Убью.

Как заклинание, проговаривала про себя это слово, пока квартиру покидала. Его квартиру. Не нашу. А ведь говорил…

Снова ночь. Одиночество. И некуда идти.

Я сама все разрушила, сама уничтожила.

Теперь пожинаю плоды.

Глава 28

Ника.

Пустота.

Эту пустоту заполнить нечем. Она везде. В каждой клеточке тела. Словно какой-то псих схватил дробовик, направил дуло на меня и разрядил всю обойму. На части разорвал, а кусочки раскидал в разные стороны. Во мне тысячи пустых дыр, а тело не может залатать их. Мне собрать их нужно, а не могу, сил нет. Желания нет. Хочется просто лежать и в стену выть. Но не от боли. Не-а. Мне совсем не больно. Я не чувствую этого. Ничего не кровоточит, ничего не оторвалось. Дышать могу, ходить вроде бы тоже. Меня тишина убивает. Она там, внутри. Когтями своими по стенкам скребет, мучает. В голову залезла, и там наводит свои порядки. Блокирует все голоса, мои, подруги, остальных людей, которых я успела увидеть, за эти чертовы две недели после того, как Морозов выгнал меня.