Бочаров Ручей

– Откуда черпаешь знания, Денис?
– изобразил я на своем лице восхищение.

– Так о них постоянно по телевизору говорят, - мальчик остался пребывать в уверенности, что на вопрос отца ответил правильно.

Всё верно: о ком не говорят с экрана, того не существует. И никогда не существовало, если нет никакой нужды тревожить тени прошлого. Кому сейчас нужна героика войны гражданской, кому нужны герои "рабоче-крестьянской, сермяжной революционной силы", как называл свою дивизию Василий Блюхер?

Красный маршал, собственноручно внесенный Сталиным в список тех, кому в 1935 году решено было присвоить новое высшее воинское звание Красной Армии. Фамилии Уборевича и Якира вычеркнул, а поверх своей черты написал: "Блюхер". Так Василий Константинович попал в штаб "хозяина" вместе с Ворошиловым, Буденным, Тухачевским и Егоровым.

Вскоре двух расстреляли, Тухачевского и Егорова, третий умер от побоев во время допроса. Тот, кто умер, был вписан в "наградной" список изменников той же самой рукой и опять последним. И ночь перед арестом провел в резиденции Бочаров Ручей.

Последнюю ночь последних дней свободы.

Может, я и не думал бы поутру так много о судьбе Василия Константиновича, если бы жил сейчас, например, в дорогущем "Hyatt" или правительственном санатории "Родина". Глядел бы на успешных людей и непрестанно радовался, что я тоже с ними и среди них. Но я не с ними, я перед стеной. И как-то она стала поддавливать мое настроение. Высокая, бетонная и по конструкции - ужасно некрасивая. Да еще и с колючей проволокой в некоторых, "потенциально опасных" местах.

Блюхер тоже удивился, когда увидел высоченный, тогда еще деревянный забор вокруг дачи Ворошилова у Бочарова ручья. В 1938 году командарм только что вернулся из зоны конфликта у озера Хасан, что такое граница укрепрайона, представлял хорошо: заграждения, наблюдательные пункты, огневые точки - это всё понятно, а стена из деревяшек зачем? Чтобы как в лагерях для "врагишек": никто из контингента не смог сбежать? Осужденных по 58-й статье он называл врагишками.

Четверть командиров в его армии уже арестовали, к награде за победу над японскими милитаристами его не представили, плакат с его портретом на демонстрациях в честь успешной операции славной Красной Армии дальневосточному крайкому рекомендовали не выносить - понятно было маршалу, куда ветер ветку клонит.

Но Ворошилов в Москве встретил радушно, пригласил поехать в Сочи и пожить на его даче у ручья, отдохнуть, подлечиться, пока "хозяин" подыщет ему новое место службы и работы. Нарком Ворошилов остался в Москве, рядом с "хозяином", а Блюхер обрадовался радушию брата по оружию, согласился и поехал.

Взял жену, детей, племянников, сел в свой персональный "салон-вагон" - застучали колеса. На сочинском вокзале к "трапу" вагона подали правительственные "зисы", горная дорога, бархатный сезон, 30 сентября - красота. И вдруг - отвратительный забор для "врагишек". И горькое предчувствие, которое не подводит опытных воинов: западня.

И браунинг с собой был, и две обоймы к нему, и жену уже предупреждал, что если вдруг, никаким обвинениям не верь, а "история его оправдает". И ординарец ведь пропал по пути от вокзала до забора - исчез бесследно.

Но ворота в заборе открылись, машины заехали внутрь территории, а там радостная прислуга и праздничный ужин. И никого лишнего, и никаких черных машин из наркомата внутренних дел.

Машины приехали через несколько дней, когда маршал стал привыкать к особому распорядку южного дня: экскурсия, обед, купание в море, сон. Когда тело покрылось южным загаром, когда расслабленность неспешной курортной жизни притупила тревожные предчувствия опытного полководца. И люди в штатском заскочили в его спальню раньше, чем он проснулся. А когда проснулся, спрятанный в спальне пистолетик уже был в чужих руках.

А я вот проснулся, и не ищу пистолетика. Я ищу книжку, которую купил пару дней назад. Сегодня в моем южном распорядке - день расслабленного чтения. Никаких экскурсий и восхождений, хватит, натерпелся. Супруга, думаю, со мной согласна, потому как отказывается открывать глаза, и я ищу книгу предельно осторожно, стараясь не шуршать вещами.

В уличный книжный киоск я заглянул лишь один раз, где-то в районе пешеходного моста через реку, но понял, что сделал это зря. Киоск по форме и внешнему виду напоминал круглую тумбу для афиш и был размером едва ли больше. Продавец, женщина, сидела на стульчике в его центре, а книги стояли стопками от пола до потолка. Каждая стопка - почти три метра высотой. На верхотуре - какие-то иностранные авторы, я там даже буквы на торцах переплетов не мог толком рассмотреть. Прямо перед глазами - женское обаяние современной российской прозы: Устинова, Толстая, Рубина. На уровне пояса и ниже: мужицкая сила художественного творчества: Быков, Пелевин, Прилепин. В самом низу, у подошвы моих кроссовок, в стопке оказались классики: Чехов и Тургенев.

Я уж было хотел встать на четвереньки, чтобы проползти вдоль каждой стопки все 360 градусов круглого пола и осмотреть "нижние чины" русской литературы, как продавец сделала мне замечание с табуретки:

– Вы кого хотите найти конкретно?

– "Воскресение" Льва Николаевича.

– Нет "Воскресения".

Если "Воскресения" нет, зачем я буду кланяться и ползать? Ушел и больше ни в один подобный киоск не заходил. До сих пор ломаю голову, а если бы я захотел купить томик Гоголя, она как бы его вытаскивала из подножия вертикальной книжной колонны весом килограммов сто?

Но однажды мы гуляли по улице Роз, в городе Сочи есть улица с таким названием, и это одна из самых прекрасных улиц города, хотя и застроена почти исключительно пятиэтажками имени Никиты Хрущева, и нам попался на глаза обычный книжный магазин на первом этаже нарядного дома, покрашенного колером розового цвета.

Супруга зашла в него первой, а я остался на улице: она выбирает книги долго, я успею посидеть, поглазеть, поразмышлять над чем-нибудь. Она знает, что размышлять я могу тоже долго, не менее долго, чем она бродит в воскресный день по торговым центрам среди книг и шмоток. Бывает, в будние дни, придя на свое рабочее место к станку - роялю в кабинете колледжа искусств, спрашивает меня по телефону: что делаешь? Отвечаю: размышляю. Звонит в обед, что делаешь? Размышляю. Вечером, перед тем, как уходить с работы, звонит в третий раз: закончил размышлять? Нет. Она вздыхает в трубку и говорит голосом с нотками усталой зависти: хорошо вам, мужчинам, вы можете размышлять бесконечно.

Только я у магазина на лавочке начал настраивать свой станок на размыслительный тон, супруга зовет меня с крыльца магазина: "Заходи, тут есть, что ты ищешь".

В магазине она, вспомнив о моем "половом" влечении к русской классике в круглой тумбе, сразу спросила продавцов: нет ли в продаже произведений Льва Толстого? Есть. И "Воскресение" есть? На складе - есть. Супруга побежала звать супруга.

Продавцы, две женщины в синих халатиках, увидели меня, засмеялись: "Мы думали-гадали, зачем такой красивой покупательнице понадобился бородатый Толстой? Теперь понятно".

И пошли на склад за "Воскресением".

Почему мне так хотелось в Сочи найти и прочитать именно это произведение "матерого человечища"?

Во-первых, один французский культуролог сказал недавно такую "научную глупость": роман "Воскресение" - лучшее произведение мировой литературы всех времен и народов".

Во-вторых, один американский культуролог признался, что если кто-то хочет понять Россию, как дореволюционную, так и современную, должен непременно прочитать именно это его произведение, написанное им в конце жизни. "Война и мир" - это батальный эпос, "Анна Каренина" - психологическая любовная драма, а вот "Воскресение" - это духовная изнанка всех поступков думающего человека в России.