Бог огня

Глядя снизу вверх, она видела грубо отесанный гранитный камень облицовки края витрины — этого было достаточно, чтобы догадаться, где именно они остановились: слишком хорошо все знакомо в этом переулке, убегавшем от Сретенки в глубь квартала... Витрина обувного магазина в угловом семиэтажном доме с высокими узкими окнами, дальше булочная, потом аптека и еще один серый дом, родной брат углового.

Средний подъезд, лифт на пятый этаж, знакомая дверь у окна... Квартиру Митя купил пять лет назад, расселив коммуналку, сделал основательный, с перепланировкой, ремонт — получились три комнаты, большая гостиная, просторная кухня.

— Ты же сама просила, — сказал Б. О. не оборачиваясь. — Что-то из вещей взять, проверить, как тут, все ли на месте... Где здесь можно машину приткнуть?

— Да-да, я как-то забыла.

Она поднялась, осмотрелась. Переулок был плотно заставлен машинами, сунуться совершенно некуда.

— Давай вперед. Слева будет бетонный забор, рядом с ним три "ракушки". Средняя — наша.

— Что, пустая?

— Да. Вот здесь возьми левей... Черт!

Подъезд к "ракушке" был заперт миниатюрным микроавтобусом. В таких развозят продукты и мелкие партии товара. Б. О. обошел микроавтобус, проформы ради постучал в ветровое стекло — водителя на месте все равно не было.

— Не трудитесь, молодой человек. Боюсь, пустые хлопоты. Этот автомобиль тут уже третий день стоит.

Голос принадлежал пожилому человеку в выцветшем болоньевом плаще. Прижимаясь спиной к двери подъезда, он прятался под узким козырьком от дождя. У ног его лежал, уложив острую лисью морду на передние лапы, большой, в роскошной черно-белой шубе колли. Старик зябко поежился, словно уже один взгляд на Б. О., который нисколько не обращал внимания на усиливавшийся дождь, вызвал у него озноб, и он шевелил плечами, чтобы разогнать этот ледяной поток.

А дождь в самом деле нарастал и становился звонче, отчетливей его бег по крышам машин, лужи пошли крупными, как после ожога, волдырями, предвещавшими долгое ненастье. Какой-то человек в темном, изначально, видимо, изящном, а теперь совершенно скисшем от впитанной влаги костюме нелепо, на манер дурачащегося балеруна, высоко задирая колени, на мысках, как на пуантах, пробежал мимо, оставляя в лужах круглые расплывающиеся следы.

Б. О., кажется, не чувствовал, что промок насквозь. Он стоял посреди шипящего тротуара, приоткрыв рот, нисколько не замечая жалившие его капли косого дождя, занозами вонзавшиеся в лоб и губы, и легкая прозрачная водяная пыль парила у его лица. Казалось, он дожидался того момента, когда можно будет окончательно слиться с косо катившейся влагой, врасти в нее и потихоньку заскользить по толстым басовым струнам дождя наверх, где в тяжелом, неторопливо ворочавшем лиловыми бицепсами облаке можно прилечь и отдохнуть. Ну вот, опять это с ним, подумала Бася, опять он будто бы отлетает куда-то в свои сумрачные шаманские миры и слепо блуждает там в поисках одной ему ведомой цели...

— Молодой человек простудится, — заметил, прокашлявшись, хозяин собаки. — Ему надо уйти из-под дождя.

— Пустое... — обреченно махнула рукой Бася. — Это он общается с братом по разуму, насколько я понимаю. Видите, ему не холодно и не жарко, он в родной стихии. Ой, глядите...

Б. О. теперь смотрел не в небо, а куда-то вбок. Она проследила за его взглядом. Возле гаражей, привалившись спиной к бетонному забору, сидело на земле, безвольно раскидав ноги в стороны, существо неопределенного возраста и пола — какой-то замшелый с бурым, сто лет немытым лицом бомж в тяжелой, насквозь вымокшей солдатской шинели. Тускло и бессмысленно глядя перед собой, он лениво грыз корку заплесневелого хлеба, добытого, скорее всего, на ближайшей помойке.

Она вышла из-под козырька, осторожно тронула Б. О. за плечо. Он коротко кивнул в сторону забора и горько усмехнулся:

— Нас жалуют хлебом и жительством, как мы того желали.

* * *

Дома она тут же повесила на плечики его насквозь сырую одежду, включила в ванной горячую воду.

— Полезай, согрейся. Я что-нибудь горячее сделаю. Не знаю, что там на кухне есть. Но кофе должен быть. Я тебе принесу в ванну. Крепкий? Как заваривать?

— Средний.

В ванной зашумела вода. Она чиркнула спичкой, до упора вывернула ручку подачи газа. Голубоватый ободок окатил головку конфорки. Постоял на месте, едва дыша, пропал на мгновение, и вслед за этим конфорка фыркнула, отплюнулась тонкими стрелами пламени и затихла.

— Ну не было печали...

Придется звонить в диспетчерскую. Где-то должен быть телефон — да, вот он, на одном из клеющихся листков, какими облеплена вся торцовая стенка кухонной полки. Странно, дозвонилась с первого раза.

Утомленный женский голос на том конце провода. Проблемы с плитой? А в чем дело? Ах, вон что... Да. Да. Понятно. Адрес. Да ваш, ваш адрес, записываю...

Долгая пауза.

— Как вы говорите? Квартира тридцать шестая? Не путаете?

— Слушайте, ну прекратите! — вскинулась она. — Что я, думаете, не знаю, где живу?

— Хорошо, хорошо, ждите. В течение дня подойдут мастера.

Не иначе как коммунальные службы разжились сотовой связью для оповещения своих работников об оперативных заявках, подумала она, направляясь в прихожую: звонили в дверь. Хотя прошло всего минут пять с того момента, когда она положила трубку.

На всякий случай по привычке посмотрела в дверной глазок.

Взгляду открылась композиция в сюрреалистическом духе: эллипсом скругленное пространство лестничной площадки, слева течет, наподобие циферблата в картинах Дали, выгнувшееся дугой окно, сферически согнутая шахматная доска черно-белого кафеля, с покатого дна которой вырастает странная фигура с грушевидной головой. Девушка. Тщательно артикулируя огромным рыбьим ртом, она что-то пытается втолковать темному зрачку выходящего на лестницу глазка. Что? Ах да, похоже на "службу газа".

Бася открутила колесико запорного механизма — шесть поворотов по часовой стрелке — и только на шестом, когда жало замка, щелкнув, вышло из паза, успела подумать: девушка? — но было уже поздно, дверь шарахнулась внутрь квартиры и отбросила ее к вешалке.

Все происходившее вслед за этим осело в памяти россыпью рваных, сумбурных и дерганых, как в старой кинохронике, кадров:

Первый кадр: на пороге молодая девушка в черной короткой кожаной куртке и длинноносой черной бейсбольной кепке, широко расставленные глаза хищно прищурены, рот кривится, сползает набок и напоминает горизонтально уложенную запятую.

Еще кадр: три черных человека — черные свитера, брюки, кроссовки, шерстяные шлемы с прорезями для глаз и рта.

Еще кадр: в облитой черной лайкой руке черный пистолет.

Еще: рука с растопыренными пальцами наплывает на лицо.

Все как в немом кино — беззвучно. Откуда-то наконец доносится шипящий голос:

— Тихо, молчать!

Другой голос:

— Куда ее?

Опять первый голос:

— В ванную.

Тащат, волокут — дышать трудно, рот и нос зажаты.

И наконец, финальный кадр: белый, с акварельным блужданием светло-салатовых потеков кафель, сугроб пены в ванне, из которого, как поясной скульптурный портрет, торчит Б. О.