Бог жесток

— Она всегда была счастливой, ей всегда везло. — И уже не прорвавшаяся на поверхность зависть, а что-то ядовитое питало голос подруги Лены Стрелковой. — Ее любил Солонков, ее хотели другие парни, к ней тянулись все. Всегда в центре внимания, будто Богом избранная. Преподаватели ее ценили, единственной, кому могли сделать поблажку, стоило ей похлопать своими голубыми глазами и что-то промурлыкать. А мне… все… все самой… всегда… везде… Одна страдала, одна мучилась, одна детей нянчила… И на двух работах… Лена мне сказала как-то, что у меня уже седые волосы и морщины… Тридцати не было… Еще бы! Она хоть одна, без мужа, да помощники были. Один Олег Пастушков чего стоил…

— Он был ее любовником?

— А что от такой еще может быть нужно?

— Имела ли она еще мужчин?

— Конечно. Мужики всегда к ней липли.

— Кто они?

— Откуда мне знать? Но это и так понятно, — отвечала Мария с плохо скрытой злостью.

— Что еще вы можете сказать про тот день, когда умерла Лена?

— А что еще я могу сказать? — изумилась она с новым раздражением.

— Не было ли чего подозрительного? Никто не попадался вам навстречу во дворе, когда вы заходили к своей подруге?

Если она и сейчас ерзала, то наверняка от нетерпения поскорее избавиться от моего общества.

— Да нет же, что вы ко мне привязались?!

— Теперь напрягите память. Вспомните кражу Александра Солонкова.

— С чего бы мне ее вспоминать? — огрызалась Мария. — Я узнала, что его посадили, гораздо позже. Когда это случилось, я уже была замужем и не общалась с подругами.

— Удивляетесь вы или нет, но ваше замужество мне тоже интересно. Ведь вашим первым мужем был… Побер?

Марию всю скривило, словно ей насильно всыпали в рот стрихнин.

— И что с того?! Он тоже в этом замешан?! Вот только мне нет до этого никакого дела. Он мне давно не муж.

— Меня интересует…

Но оказывается, сам того не желая, я наступил на больную мозоль.

— Если хотите знать, он всегда засматривался на нее. Даже когда ухаживал за мной. Грязный, низкий кобель!

— Он кобель, она самка, — пробурчал я. — Какую же роль вы отводите себе?

— Не смейте меня оскорблять! Я порядочная женщина! — воскликнула Мария с праведным гневом.

— Как звали вашего первого мужа? — перебил я.

И она сказала мне это. Короткое сочетание имени и фамилии, швырнувшее меня в прострацию. Но Мария была слишком ненаблюдательна, чтобы заметить мое состояние. А по большому счету, оно ее вовсе не интересовало. Выталкивая меня за дверь, она продолжала о своем. Надежда, сквозящая поначалу в ее интонации, сменилась уверенностью.

— Вы ведь сдержите свое обещание? Да, да, я вам верю. Вы же благородный человек. Благородный, благородный, я знаю.

Дождавшись моего молчаливого кивка, женщина облегченно вздохнула и полными любви глазами обвела свою маленькую комнатку. Взгляд ее не остановился на старом шкафу, скрипящем, вытертом диване, замызганном зеркале. Было другое, ради чего стоило теперь жить: ковер, телевизор, мягкая мебель, натуральная шуба и предел мечтаний — своя, пусть и однокомнатная, но уютная квартирка с телефоном, балконом и окнами во двор.

Да, еще дети…

Глава 11. КОРЕША

Из «офиса» я сделал несколько звонков. Сначала в детский дом. Жанна Гриневская сообщила, что о Саше Стрелкове у нее до сих пор нет никаких известий, и я в свою очередь тоже не смог ее особенно обнадежить.

— В любом случае будем поддерживать связь, — сказал я.

— Будем, — вздохнула она.

В ее голосе пробивались нотки отчаяния. Честно говоря, я не ожидал, что эта красивая деловая женщина способна так глубоко переживать. Тем более речь шла о чужом ребенке, и знала его Гриневская всего лишь два месяца.

Иванов недовольным сонным голосом поведал мне, что среди клиентов Вальки Гуляевой никогда не было человека с внешностью навестившего меня лжесутенера и что отпечатки пальцев, снятые с куска арматуры, принадлежат недавно освободившемуся Александру Петровичу Солонкову. Также он мне подсказал, по какому телефону я смогу связаться со следователем Голубевым. Я позвонил, и Валерий Игоревич мягким интеллигентным голосом выразил желание непременно со мной встретиться. Но прежде чем навестить его, я решил совершить еще один малоприятный визит.

Я отомкнул дверцу стоявшего в моем кабинете сейфа и в завалах винно-водочной стеклотары нашел наручники и пистолет. Лицензию на оружие я получил совсем недавно, но еще ни разу не стрелял из своего ИЖа, а брал его с собой лишь в экстренных случаях. Сейчас я подозревал, что такой случай наступил.

Удары ногой по дощатой калитке в частоколе. Рыжий монстр, захлебнувшись лаем, кидается на меня, растягивая во всю длину стальную цепь. Вскоре из дома появляется воспитатель, опустившийся, небритый и нечесаный. По его отекшему лицу непонятно, с похмелья он или только что проснулся. Впрочем, он мог легко совместить то и другое.

Пес присмирел и забился в угол участка под навес, поджав хвост. Судя по поведению собаки, придурковатый Побер был вовсе не безобиден и не смешон.

— Кого еще носит?

— Телеграмма.

В тот момент, когда Пырин отодвинул засов, я что есть силы рванул калитку на себя. Не успев отпустить скобу, он оказался на улице и налетел грудью на ствол пистолета, зажатого в моей руке.

— Здравствуйте, Федор Яковлевич, — как можно ровнее произнес я. — Вы один?

Он обернулся куском серого дряблого теста и сполз мне под ноги.

— Ну? — Я пощекотал ему шею холодной сталью ИЖа.

— А кто еще может быть?.. — обрел дар речи Пырин.

— Вам это знать лучше. Учтите, выстрелить я в любом случае успею. И на мушке все время будете вы. А теперь — в дом.

Подчинился он сразу. Шел нетвердой походкой, подволакивая ноги, несколько раз вступая в залитые грязной водой рытвины. Кавказец, ощетинившись, наблюдал за нами, но голоса не подавал.

Из сеней, пропахших гнилью, мы попали на маленькую кухоньку, сохранившую все следы долгого загула. Под ногами похрустывали осколки битой посуды, стол был залит рассолом и щедро удобрен пеплом. К ножке стола я и пристегнул наручниками Побера. Дрогнувшие бесцветные губы на мгновение обнажили щели в мелких желтых зубах.