Бог жесток

— Что бы я ни ответил, ты все равно не поверишь, — сказал я.

— Опять юлишь, — зло рассмеялась она. — Разумеется, сейчас смешать его имя с грязью не так и хлопотно. Или ты настолько благороден, что о мертвых или только хорошо, или ничего?

— Брось кипятиться. — Я расположился рядом с женщиной и, превозмогая невольную дрожь, потрепал ее за мочку уха, зарылся рукой в густые, сверкающие антрацитом волосы.

Шаг к сближению был неожиданный и рискованный. Вроде и не мужеубийца находилась рядом со мной, а маленькая несчастная девочка. Она может прильнуть ко мне точно кошка, тихонько поплакать, но Светлана остается верна себе — независимая, неуступчивая, гордая красавица, продолжающая ненавидеть даже мертвеца.

— Последними его словами было, что он тебя любит и просит не судить строго, — сам не знаю почему, сказал я.

— Как трогательно, я сейчас разрыдаюсь, — саркастически отозвалась Госпожа, отстраняясь от меня. — Чего-чего, а уж любви ему было не занимать. Ты представить себе не можешь, как я натерпелась из-за этого прекрасного чувства. Хочешь расскажу?

— Не будем терять время. На иглу подсадил тебя муж?

— Какой догадливый! Олежка рассчитал неплохо. Если не раба любви, то хотя бы раба этой белой гадости, которую подкидывает он. Зато я всегда рядом. Прекрасное излечение от супружеской неверности, уродливый суррогат благодарности и любви. Главное, что все довольны или хотя бы делают вид безмерного счастья.

Светлана горько усмехнулась.

— Большую дрянь, чем я, найти сложно, — вскоре произнесла она. — Но как в таком случае ты назовешь его? Псих, шизофреник, садист? Живя с ним под одной крышей, я постоянно боялась, что он убьет меня и тут же покончит с собой. Несчастный рогатый муженек несколько раз предлагал совместное самоубийство. Однажды открыл газ, но подоспела охрана. Наверное, я что-то недопонимаю, сыщик, скажи, все это — любовь?

— Я не берусь судить твоего мужа, — ответил я. — Но вот Лена Стрелкова его жалела.

— Одуванчик? — Я заметил, что в глазах Светланы блеснули слезы. — Может, она действительно права, и любой, пусть даже самый мерзкий и ничтожный человек заслуживает жалости и прощения? Я всегда прислушивалась к тому, что говорила Одуванчик. И Олежек если к кому-то и относился по-человечески, то только к ней.

— Что связывало их сейчас помимо старой дружбы? — спросил я.

— Я могу только догадываться, — отвечала женщина. — Олежек не верил ни в Бога, ни в черта, а грехов и грязи на нем было выше головы. Тебе может показаться странным, но он мучился. Отсюда и мысли о самоубийстве, и его алкоголизм. Особенно в последнее время. Верующие чешут в церковь замаливать грехи и исповедоваться, авось тогда хоть немного отмоешься. А Олежек ехал к Одуванчику. Использовал ее как сточную яму. Ну, приплачивал ей за тайну исповеди. Я, правда, не думаю, что Одуванчик пользовалась этими деньгами, правильной была и чистой, иначе б и квартиру приличную купила, и машину, и разоделась бы в норки там всякие…

— Следовательно, она могла быть в курсе всех планов твоего мужа? — догадался я.

— Могла, — подтвердила Светлана. — Но не думай, что ее убил Олежек за какие-то выболтанные тайны. Он бы ради нее… Если в нем и было что-то хорошее, то лишь благодаря Одуванчику.

Я и не думал, что Олег Пастушков убил Лену Стрелкову, не давало мне покоя другое.

— А если твой муж рассказал ей что-то об Алине Жемчужной? — решился я.

Обернулся, посмотрел на Сандлера. Адвокат был собран и напряжен. Перевел взгляд на Светлану Пастушкову. Она не могла так хорошо владеть собой: на смуглой шейке забилась жилка, изящные руки нервно заскользили по черному атласу кимоно.

— Мне ничего об этом не известно, — поспешно ответила Госпожа.

— Допустим. — Я придвинулся поближе, обнял Светлану за плечи. — Тогда что тебе известно о самой Алине? И не говори — ничего. Я все равно не поверю. Ты сама называла ее мошенницей и авантюристкой, а на то должны быть основания. Веские, пусть и лишенные доказательств. Подумай, что ждет тебя впереди — суд и тюрьма, где условия содержания совсем не такие. Зато Алина будет прекрасно распоряжаться вашими деньгами, а после смерти твоего дядюшки ей вообще перейдет вся империя. Это, по-твоему, справедливо?

— Убери лапы! — закричала Светлана, яростно сверкнув глазами. — Такого не будет! И если ты сможешь отправить эту сучку в грязь, откуда она и вылезла, то я не пожалею никаких денег. Это Олежка подсунул своему отцу дешевку, чтобы потом шантажировать и прибрать к рукам весь бизнес. Я догадывалась, но молчала, потому что хотела отомстить.

— Кому?

— Ненаглядному дядюшке, брату моего отца. Они только сначала были не разлей вода, всегда вместе, всегда на пару, а когда появились настоящие деньги, очень-очень большие деньги, то никак не могли их поделить. Готовы были загрызть друг друга из-за этих вонючих зеленых бумажек. В дядюшку стреляли, но киллер промахнулся. Кто же его заказал, как не мой родной папочка? А потом дядюшка предпринял ответный удар, наверняка разработав план вместе с Олежкой. Автомобильная катастрофа — и никаких подозреваемых. Мою мать тоже не пощадили. Теперь империя на двоих, ну и я — сбоку припеку. Зато Олежке и этого показалось мало. Мочить родного отца он как бы пожалел, а вот окунуть в дерьмо — пожалуйста. Олежке — лишние доходы и еще большая власть, мне — бесплатное представление, как одна гадина пожирает другую. А Алина — всего лишь красивая шлюха, которую Олежек использовал в своих целях.

Марк Абрамович Сандлер закашлялся.

— Эмоции и пустые слова значат очень мало, госпожа Пастушкова, — впервые вмешался он в разговор.

Светлана посмотрела на него как на пустое место.

— Я не знаю тебя, красавчик, и не могу понять, зачем сыщик притащил тебя сюда, — сказала она. — Я видела тебя в телевизоре, как раз там твое место. Лизать задницы советникам президента и прочему сброду.

Адвокат покраснел, но не возмутился.

— Ты мне понравился, сыщик, очень понравился, — ласково проворковала Госпожа и обняла меня за шею. — Ты идешь до конца, и это самое главное. Жаль, что у нас ничего не было и уже не будет. Но я обязательно помогу тебе, потому что верю, что ты поможешь мне. Спрашивай все, что хочешь.

— Мой вопрос остался без изменений, — сказал я. — Что тебе известно об Алине Жемчужной?

Светлана взглянула на меня искрящимися озорными глазами.

— Ничего, — хихикнула она. — Я только знаю, что она выдает себя не за ту, кем является на самом деле.

— Откуда ты это взяла?

— У нее другое имя. Однажды я слышала, как Олежек назвал ее…

— Как?

— Мила.

Глава 11. FEMME FATALE

— Что все это значит? — Сандлер обратил на меня карий встревоженный взгляд.

Мы сидели в маленьком тихом ресторанчике, где импозантная публика неторопливо поглощала свой бизнес-ланч. Лица их были в тарелках с кальмарами и устрицами, нежнейшей осетринкой и прочими морскими деликатесами, а мысли витали далеко, в мире успешных сделок, валютных торгов, финансовых махинаций, денег, денег и еще раз денег.

— Это значит то, что я предполагал очень давно, но, не имея доказательств, не решался произнести вслух, — говорил я. — Такое, с незначительными вариациями, случалось на протяжении всей истории и звучит теперь банально и скучно. Девица, начавшая карьеру с занятий детской проституцией, метит в жены одного из самых влиятельных людей страны. Конечно, без надежных покровителей это немыслимо, но разве Олег Пастушков вложил мало денег, чтобы в скором будущем полностью распоряжаться капиталами своего отца? Зная его психологию, Олег безошибочно рассчитал, что Виктору Павловичу придется платить, безвозмездно отдавать в его руки акции предприятий и оформлять на его имя валютные счета, лишь бы сынок не предал огласке сведения о женщине, которую любит отец. Просчитался Пастушков-младший только в одном: Мила Горина не собиралась быть слепым оружием в его руках. Но обо всем по порядку.

В одной умной книжке я как-то вычитал такой термин: femme fatale. По-русски говоря: жестокосердна, изменчива, никогда не принимает в расчет жертвы. Мила Горина как раз из этой породы. А еще она незаурядно умна и сверх всякой меры любит деньги.

Первой жертвой стал студентик-вымогатель. Любил шибко, капризу своей неповторимой и единственной отказать был не в состоянии. Сгорел на первом деле, сломался, покончил жизнь самоубийством. Потом наступила очередь Александра Солонкова. Парень из деревни, недалекий, но надежный, наверное, впервые почувствовал настоящую страсть. Расстался со своей невестой, думал, что с Милой на века и всерьез, хотя сам ее побаивался. Страсть страстью, любовь любовью, но и платить за юное тело надо. В результате — Мила опять ни с чем, а избранник на скамье подсудимых. Утешилась бы вскорости да благополучно забыла, ан не судьба. Головка стала покруживаться, затошнило, на солененькое потянуло, готовься стать мамой. Но Миле бессонные ночи и грязные пеленки ни к чему, молода еще, себя слишком любит и для себя пожить хочет. Готовилась к аборту, но Олег Пастушков, с которым сразу после суда над Александром познакомилась, отговорил. Пообещал, что ребенка пристроит, денег посулил, лишь бы выносила. За Лену старался, просил. Это ей хотелось оставить последнюю память о том мужчине, которого до сих пор любила. Его плоть и кровь все-таки… И Мила на деньги клюнула, родила. Олег обставил все в лучшем виде. Мальчика оформили на Лену, необходимые документики выправили, не подкопаешься, и Мила как бы ни при делах осталась, чему была только рада. Любовники, любовники, любовники, постельный шпионаж, информация Олегу, ей — щедрые премиальные. Потом работа в клубе по профилю, толстосумы валят не дуром в кабинки наверху, благосостояние через пикантные позы и лицемерные вздохи. Красиво жить не запретишь.