Боль мне к лицу

— Приехали, — хлопает в ладоши Лена, и выбирается первой, не дожидаясь, пока ее спутник подаст руку и поможет.

— Вот всегда она так, — жалуется мне Антон. — Не женщина, а сгусток энергии.

Мы поднимаемся по ступенькам и заходим в уютный ресторан. Я осматриваю свою одежду и понимаю, что выгляжу ужасно, особенно на фоне Елены. И если сейчас здесь окажется Иван, вряд ли сравнение с его бывшей окажется в мою пользу. На фоне профайлера и Яны я явно проигрываю.

— Не стесняйся, — Лена хватает меня за руку, и мы проходим следом за администратором вглубь зала. Он приоткрывает занавеску, за которой прячется небольшая кабинка, рассчитанная на четверых:

— Пожалуйста.

По крайней мере, никто не сможет увидеть, в каком неряшливом виде я пребываю.

Официант протягивает меню, и я открываю толстую книгу в кожаной упаковке. Листаю страницы, понимая, что здесь представлена грузинская кухня, в которой я совсем не разбираюсь.

— Готовы сделать заказ? — вежливо обращается мужчина, записывая что-то на телефон.

— Я не знаю, — беспомощно смотрю на Лену. Названия блюд в меню без фотографий, поэтому я почти не нахожу знакомых слов.

— Закажу на свой вкус? — предлагает она, и я благодарно киваю. — Тогда нам хинкали с телятиной, хачапури по-аджарски, натахтари…

Кажется, что профайлер говорит на незнакомом языке, но я так хочу есть, что готова на все, что мне принесут. В любом случае, еда здесь должна быть в разы вкуснее больничной.

Пока готовится заказ, Антон с Леной пытаются вовлечь меня в беседу, но я отвечаю им довольно вяло. Мне не хватает Ивана, чтобы чувствовать себя чуть увереннее и не такой чужой в их обществе.

Антон рассказывает о своей работе, связанной с рекламой, вспоминая смешные моменты, и я улыбаюсь вполне искренне, но все больше отмалчиваюсь. Лена смотрит на него с таким обожанием, что я не выдерживаю, и, извиняясь, покидаю их.

Иду мыть руки, несколько раз проверяя сообщения, но полицейский по-прежнему недоступен. Острое ощущение надвигающейся беды холодными пальцами скользит по позвоночнику. Внезапно мне кажется, будто за спиной кто-то стоит. Оборачиваюсь, чтобы развеять страхи, еще раз набираю номер Вани, и иду обратно к кабинке.

— Мы тебя потеряли, — Лена так быстро отодвигается от Антона, будто я застукиваю обоих за чем-то неприличным. Мужчина улыбаясь, салфеткой протирает губы от следов ее помады, но мне снова неловко.

— Я так и подумала, — усмехаюсь, занимая свое место. Почти следом появляется официант, расставляя подносы с едой, и теперь мое молчание становится уместным. Мы желаем друг другу приятного аппетита, прежде, чем начать есть.

Наверное, в сложившихся обстоятельствах, после визита Кирилла, встречи с маньяком, происшествия с Толей, нападения на маму, аппетит у меня должен пропасть напрочь, но я, наоборот, не могу остановиться. Тянусь к высокому стакану с зеленым тархуном, и не успеваю сделать глоток, когда занавески резко распахиваются, а перед нами предстаёт Петр с неизменной ехидной улыбкой на губах:

— Вечер добрый. Не ждали?

Тонкая голубая жилка на левом виске бьется так быстро, что я ощущаю вкус ее крови на языке.

Испуг в глазах приносит удовольствие.

Боишься? Правильно делаешь.

Мы смотрим друг на друга, но она не понимает, кто перед ней.

Не понимает, глупый мотылек, насколько я близко.

Я отвожу взгляд, — еще не время.

Остается всего ход перед ее партией.

Когда она отворачивается, я улыбаюсь.

Глава 22

— Свали, — занавеска распахивается шире, и я вижу Ивана. Тень от руки падает на его лицо, и мне кажется, что там синяк — почти такой же, как у мамы. Дергаюсь испуганно навстречу, забывая об окружающих, но под насмешливым взглядом Петра вдруг останавливаюсь, будто налетая на стену.

— Ваня? — полицейский протискивается мимо брата, и плюхается на диван рядом со мной. Правая щека красная, будто Доронин спал, лежа лицом на чем-то твердом.

Иван сжимает мою ладонь, но обращается не ко мне:

— Ты долго тут маячить будешь? Или садись, или дуй обратно.

— Братец изволит гневаться, — Петя паясничает, но сам при этом не упускает ни единой детали. Я вижу, как взгляд его скользит по переплетению наших с Ваней рук. Он прищуривается на короткое мгновение, и мне безумно хочется узнать, что в этот момент творится в его голове. — Не буду портить аппетит, поеду и я прогуляюсь. Предамся разврату, вдохновившись примером старших, — он отвешивает шутовской поклон, исчезая.

— Никогда не любила твоего брата, — Лена первой начинает разговор, нарушая молчание. — Клоун.

— Ты знаешь, что все это — показуха, — возражает Иван, позволяя мне по-кошачьи прильнуть к его плечу.

— Ваня, Ваня, сколько можно прикрывать этого оболтуса? Он уже не малолетка, а ты — не его отец.

— Проехали, — Доронин отмахивается от замечаний своей подруги.

— Лен, в каждой избушке — свои погремушки, — Антон мягко притягивает к себе девушку, отвлекая ее внимание от нас. Я пользуюсь случаем и шепчу на ухо Ивану:

— Вырубился в кабинете, — так же тихо признается он. — Голова трещит, попросил Петьку довезти.

— Я не смогла до тебя дозвониться.

Иван достает из кармана сотовый, нажимает на экран, но тот не реагирует:

— Похоже, села зарядка. Ань, все в порядке, я жив и здоров. Не волнуйся.

— Делай заказ, товарищ полицейский, — напоминает профайлер, наливая себе тархун. — Успеете еще нашептаться.

— Ленаа, — Антон закатывает глаза, — ты невозможная.

Остаток вечера проходит в спокойной обстановке. Я расслабляюсь, насколько возможно, прижимаясь к Ивану. Мыслями то и дело возвращаюсь к нападению на маму, пытаясь нащупать связь с маньяком. Шептуны молчат, будто их никогда и не было, и в последнее время я начинаю привыкать к тому, что голоса почти не слышно. Может, это и есть путь к исцелению?

Антон с Иваном играют в нарды; Доронин побеждает дважды, один раз — проигрывает. Под голоса их неспешной беседы, в которой они обсуждают то автомобили, то мировые новости, я расслабляюсь, зевая несколько раз подряд.

Лена, которой их темы кажутся скучными, пытается начать разговор со мной, но я останавливаю ее:

— Прости, я очень устала. Сегодня был слишком насыщенный день.

Когда мужчины оплачивают счет, мы выходим на улицу, где от ночного тумана весь мир становится смазанным, неясным. Неоновые надписи вывесок превращаются в цветные пятна, и кажется, что стоит протянуть вперед руку, и она растворится в густоте молоке.