Боль мне к лицу

— Мы вас довезем, — заявляет Антон, и не слушая наши вялые сопротивления, заводит машину, подгоняя ко входу в ресторан.

На заднем сиденье мы с Иваном обмениваемся быстрым поцелуем. Я кладу голову на его плечо, закрывая глаза, мечтая как можно скорее оказаться в кровати, укрыться одеялом и вытянуться. Эта картина кажется настолько притягательной, что ни о чем другом думать больше не хочется.

— Эй, соня, мы доехали, — я открываю глаза, ощущая, как останавливается машина, и несколько раз моргаю, пытаясь понять, где мы. Иван улыбается уголками губ.

— Прости, сама не заметила, как уснула, — я благодарю Антона и Елену, прощаясь с ними.

В подъезде темно, мы поднимаемся почти наощупь. Я открываю дверь, захожу первой, снимая обувь, не глядя по сторонам. Иван проходит за мной, и когда он включает люстру в прихожей, я уже захожу в комнату, мечтая скорее лечь.

… Сначала темная тень на диване кажется мне черной дырой, но когда я отступаю назад, падающий из-за спины свет освещает незнакомый предмет.

Мгновение я соображаю, что передо мной, а потом закрываю глаза и ору во весь голос.

Траурный венок, с темными цветами, с черной лентой, надпись на которой я не хочу видеть, но знаю, что адресована она — мне лично.

— Б**ть, — Иван отодвигает меня в сторону, проходя вперед. — Аня, успокойся. Это всего лишь венок. Дебильная шутка, ничего больше. Посмотри на меня, — он берет мое лицо в ладони, пытаясь заставить открыть глаза, но я не могу. Темнота прячется не здесь, за закрытыми веками. Она дышит, пульсируя, прячась в бордовых цветах на венке, шелестя шелковой похоронной лентой, поглаживая мое имя, выбитое на ее полотне.

Темноте нравится, что я могу принадлежать ей, что я боюсь ее. Она питается моим страхом, и сегодня я кормлю ее досыта.

— Нет, Ваня, нет, я не хочу видеть, я боюсь, — слезы текут ручьем, щекотя подбородок. — Когда это кончится? Я не выдержу, не выдержу!

Я словно в фильме ужасов, где не знаешь, чем все закончится и когда. Меня трясет мелкой дрожью, зубы начинают выстукивать нервное стаккато.

— Хорошо. Стой здесь.

Иван отступает, шагая на встречу темноте. Я прячусь в ладонях, ухожу в себя.

Он проходит вперед, шуршит венком, пронося его мимо. Хлопает наружная дверь, и я вдыхаю, наконец, полными легкими.

Открыть глаза тяжелее всего. Комната, ободранная мною еще днем, кажется одиночной камерой, холодной темницей. Я подхожу к дивану, откидывая в сторону свою кофту, понимая, что больше не надену ее никогда.

На пол передо мной падает змея.

Я спотыкаюсь, пятясь назад, готовая снова сорваться на крик, но вовремя понимаю, что она — ненастоящая. Муляж, имитация, призванная добить меня.

«Кто это мог сделать? Маньяк?»

«Жена твоего любовника»

«Чокнутая мстительная бабенка»

«Янка, сука»

Брезгливо хватаю гадину двумя пальцами, запихивая ее в кухонное ведро. После мою руки, лицо, засовываю под кран голову. Волосы отросли сантиметров на пять; массирую кожу и выпрямляюсь, давая воде стечь по лицу, плечам. Теплые капли скатываются за воротник, капают на пол. Стараясь не смотреть на отражение, выхожу в коридор, одновременно с тем, как Ваня заходит домой.

Он прислоняется к косяку, впираясь в меня тяжелым взглядом. Белки покрыты красной сеткой полопавшихся капилляров. Темные круги под глазами выделяются еще сильнее, будто подрисованные гримером. Я хочу стереть темноту, поселившуюся на его лице, но не шевелюсь.

— Ань, это Яна.

— Я знаю, — киваю в ответ. — Месть обиженной женщины всегда страшна.

— Я не ожидал от нее такого, — он проходит мимо, качая головой.

— Она, наверное, тоже. И от себя, и от тебя.

— Что? — Доронин оборачивается, непонимающе глядя на меня.

Я сажусь на пол посередине коридора, вытягивая ноги. Вода, капающая с волос, успевает остыть, становясь неприятной, но я терплю. Как обычно, как всегда.

Усталость, моральная и физическая, давит с невероятной силой. Я ощущаю себя столетней развалиной, еле ворочающей языком.

– Ты все понимаешь, Вань. Пока мосты не сожжены, ты так и будешь метаться меж двух берегов.

Он опускается напротив, запрокидывая голову и прислоняясь макушкой к стене.

— Что же мне делать?

Я молчу.

Вопросы, на миг застывающие между нами, обрушаются об пол острыми осколками, раня нас обоих, но мы терпим боль.

Я — по привычке.

Ваня — еще не понимая, откуда она берется.

Ему только предстоит все понять.

— Иди ко мне, — он подзывает меня словно кошку, похлопывая по бедру. В голосе — тоска и усталость, и мне снова хочется наполнить его силой, вдохнуть жизнь. Я дохожу до Вани, сажусь рядом. Полицейский прижимает меня к себе, утыкаясь носом в висок.

— Обои тоже она? Или твоя работа?

— Моя, — отвечаю я, и начинаю хохотать, а Ваня — следом за мной, выпуская скопившееся напряжение.

Насмеявшись до слез, мы перебираемся в гостиную. Пока я расправляю постель, Иван раздевается, ставит на зарядку телефон, включая его. Почти сразу мобильный оживает, разливаясь стандартной мелодией, но отчего-то в гулкой темноте комнаты она кажется тревожной.

— Незнакомый номер, — хмурится полицейский, после чего принимает вызов, нажимая на громкую связь. Сначала мы слышим лишь непонятный шум, а после раздается припев знакомой песни

— «Пять минут, пять минут — бой часов раздастся вскоре. Пять минут, пять минут — помиритесь те, кто в ссоре. Пять минут, пять мину, разобраться, если строго, даже в эти пять минут можно сделать очень много. Пять минут, пять минут, бой часов раздастся вскоре, помиритесь те, кто в ссоре…»

— Выключи! — я дергаю полицейского за руку, выводя из оцепенения. Взгляд его кажется стеклянным, обращенным куда-то сквозь меня. — Ваня, Ванечка!

— Пять минут, — медленно тянет он, не реагируя на мои слова. — В прошлый раз были часы — без десяти двенадцать. Теперь — без пяти. Помиритесь те, кто в ссоре. Янка!