Болгария

– Если на то будет твоя императорская воля, – чуть дрогнувшим голосом отвечал Агриппулус, – полтора года тому назад я уговорил самых знатных мисян отправить в Империю своих дочерей для смотрин: надлежало выбрать, кого из дев обручить с наследниками престола Константином и Василием. Благодаря этому теперь будет легче выполнить задуманное, ведь они до сих пор здесь, обучаются манерам, достойным их знатных родов.

– Хорошо, поторопись, пока Русский Барс занят в своём Киеффе, – кратко ответил венценосец, и начальник Тайной службы поклонился, ожидая разрешения удалиться. – Знаешь, Викентий, тебе тоже не помешает духовная помощь святой церкви, поэтому отныне будешь под покровительством епископа Феофила, ты должен посвящать его во все тайные дела, иди!

Копыта коней мерно цокали по древним булыжникам старой римской дороги, приближаясь к границе Мисии. С Гемских гор в лицо дул пронзительный северный ветер, всегда приносивший в это время холод, а иногда даже снег. Придерживая рукой меховую шапку, Каридис то и дело внимательно поглядывал вокруг, хотя наследников усопшего царя Петра сопровождали полтысячи всадников охраны и десяток его подчинённых из Тайной стражи. По этой дороге ступали ещё непобедимые легионы Рима, а потом кто только не шагал и не скакал по древним камням: и ромейские тагмы, и бесчисленные купеческие караваны, и грозные варвары разных племён и народов. Сколько здесь их прошло в поисках денег, славы, побед. Только для многих это была дорога в мир иной. Теперь древний путь снова ведёт его, старшего стратигоса Каридиса, навстречу тому, для кого он стал зловещей тенью. Как распорядятся высшие силы в этот раз, кто в этом поединке станет победителем? «Кажется, после встречи со старым трапезитом Никандросом что-то изменилось в душе, или что там вместо неё у людей моего ремесла, – на философию потянуло. А может, это просто годы?» – задавал себе вопросы под мерный ход коня старший стратигос, плотнее запахивая длиннополую варварскую тёплую одежду. Он встряхнулся, прогоняя ненужные мысли. Всё, прочь посторонние воспоминания, как говаривал его наставник: трапезиту дорога даётся для того, чтобы обдумать грядущие действия до самых незначительных мелочей.

«Итак, коронацией нового царя мисян займутся епископы, – стратигос искоса бросил взгляд на богатую кибитку Никифора Эротика, в которой, кроме него, ехали ещё двое высокопоставленных церковников, – а вот за „уговоры“ мисянской знати нужно взяться самому. Чтобы заставить болгарскую верхушку выступить против Русского Барса, нужен большой опыт и тонкое чутьё разведки. Хотя зимнее время для войны неудачное, но тем неожиданней для скифов будет нападение. Спасибо Алексису, он хорошо исполнил своё дело и помог задержать грозного Сффентослафа в Киеффе. Теперь его, Каридиса, очередь сделать свою часть труднейшей, можно сказать, дьявольской работы: чтобы поднять мисян против россов, придётся угрожать, обманывать, подкупать, а самое главное – „напомнить“ болгарской знати, что они должны делать, если хотят увидеть своих дочерей-заложниц живыми и невредимыми. В первую очередь нужно выбить россов из их Переяслаффца, а потом и вообще из Мисии. – Трапезит снова повернул лик против холодного ветра и бросил недобрый взгляд в сторону кибитки священнослужителей. – Опять мы будем делать всю грязную работу, а епископы пожинать лавры и получать золото за свою „тяжёлую, но так необходимую Империи“ деятельность. А случись какая оплошность, они тут же всё свалят на трапезитов. При Фоке всё было иначе: каждый занимался своим делом, никто не смел лезть в дела армии, а тем паче разведки, – с горечью думал старший стратигос, привычно покачиваясь в седле. – А теперь даже Викентий Агриппулус должен во всём отчитываться епископу Феофилу… Если так пойдёт и дальше, то мы станем в руках церковников чем-то вроде армейских синодиков, которые только и умеют, что похищать пленных из лагеря неприятеля, а уж разбираются с ними другие. Для этого достаточно грубой силы, хорошего владения ножом и быстрых ног, особенно когда по пятам идёт вражеская погоня…»

Как всякий трапезит высокого ранга, Каридис считал своё ремесло настоящим искусством, требующим ума, таланта перевоплощения, необычайно обострённого чутья и крепкой воли. Сейчас, в Мисии, ему придётся использовать все свои умения.

В болгарском Переяславце зима была маломорозной и заканчивалась гораздо раньше, чем в Киеве. Уже в конце лютеня почти сошёл снег, вскрылся тонкий лёд на Дунае, и могучая река понесла свои воды в море. Говорят, именно обитавшие тут некогда кельты назвали реку Данувиус, что значит «быстрая вода», а русы называли её Истра – «стремительная».

Зворыке в эту ночь не спалось, что-то разболелась его шуйца, будто она до сих пор была при нём.

«Дурной знак, – думал воевода, потирая десницей культю. – Может, на перемену погоды, буря приближается или ещё что подобное». Он слышал, как за бревенчатыми стенами избы начинает завывать ветер, как издали застучали, приближаясь, копыта коня. Затем послышался приглушённый разговор у крыльца, а ещё через несколько мгновений в дверном проёме показалась знакомая стать стременного с византийским подсвечником в руке, а следом кошачьей походкой вошёл Ворон.

– Стряслось чего? – тревожно пробасил Зворыка, садясь на лаве и перестав тереть ноющую культю.

– Болгары рати собрали, на нас идут, – кратко молвил главный изведыватель.

– Погоди, у нас же мир с ними, ещё недавно договаривались про товары для Переяславца, про зерно для дружины! – почти выкрикнул возмущённый таким вероломством воевода, сразу принявшись сноровисто облачаться с помощью стременного в боевые доспехи. – Темников ко мне, живо! – продолжая кипеть от гнева, приказал он молодому воину.

– Мир у нас был с царём Петром, а его сын Борис, которого недавно на царство повенчали, того миру не признаёт, как и нынешний византийский император Цимисхес обещаний, данных нам Никифором Фокой, – молвил главный изведыватель. Потом, помолчав, добавил: – Чую, отныне с Византией всё по-другому пойдёт, с Цимисхесом сим. Не зря Калокир с того мгновения, как про смерть Фоки узнал, почернел весь, сидит да глядит взором невидящим пред собой, не узнать прежнего Хорсунянина…

В ночи задвигался, зашевелился град: забегали посыльные, умчались прочь дозоры, унеслись к полуночному восходу гонцы на добрых конях, ведя в поводу сменных скакунов.

– Не позже как к утру болгарские рати будут здесь, – доложил собравшимся темникам Ворон. – Числом впятеро более нашего.

– Укрепления не полностью закончены, а как окружат, то и подмога никакая к нам пробиться не сможет, – молвил основательный темник Васюта. – Да и откуда подмоге взяться, гарнизоны наши из градов выбиты. Потому, думаю, нужно выходить из Переяславца и двигаться на полуночь, собирая все силы наши, пока с князем, которому послы уже отправлены, не встретимся, а тогда уже схватимся и поглядим, кто кого.

– Не бывать тому, – негромко, но твёрдо молвил Зворыка, уже овладевший собой и надёжно заключивший праведный гнев внутри сердца. – Укрепления хоть и не доделаны, но всё же не открытое поле, и, чтоб их взять, болгарам немало крови пролить придётся. – Он чуть помолчал, потом изрёк как отрезал: – Негоже русам от ворога бегать при одном его приближении!

Когда рассвело, вокруг Переяславца стали собираться болгарские рати. Раздавались команды, ржали кони, двигались туда-сюда пешие и конные вои. Из-за укреплений следили за ними зоркие глаза дружинников воеводы Зворыки. Они сразу отметили, что болгарские воины прибыли налегке: ни баллист, ни катапульт, ни таранов видно не было.

Хмурившееся с ночи небо разверзлось холодным дождём, и болгары, пока не размокла земля, рванулись на приступ. Их лучники осыпали бойницы и верх стен калёными стрелами, чтобы дать возможность прочим с меньшими потерями приблизиться к самим стенам. Только не те воины обороняли град, коих можно было из него выбить с первого раза. Осаждающие это быстро почувствовали и больше попыток взятия града в этот день не предпринимали, укрывшись от дождя в походных шатрах.

Ночью подул ветер, разогнал тучи, выстудил и подморозил землю. На следующий день трижды ходили на приступ болгары и трижды были отбиты. В самых трудных местах, когда, казалось, оборона вот-вот будет прорвана, всякий раз невесть откуда появлялся сам русский воевода и со звериным рыком так орудовал одной рукой, что двурукие супротивники в замешательстве отступали перед его яростью и напором.

Болгарское войско взяло Переяславец, или, как многие его называли, Малую Преславу, в кольцо.

А через несколько дней появились перед градом тяжёлые баллисты и тараны с прочной крышей, обитой медными листами. Из доставленных вместе с осадным снарядьем частей умелые плотники принялись быстро возводить штурмовую башню-вежу на колёсах.

– Гляди, братья, крепко за нас решили взяться христиане! – пробасил воевода, кивнув в сторону неприятеля, где в предвечерних сумерках всё ещё кипела работа.