Большая игра

Как он там, в далеком городе?

Уж столько учился, так опять его послали.

Вот и товарищи Крума снова идут, стучат в дверь.

— Бочка! — кричат. — Бочка!

Крум не отвечает.

Мальчики уходят..

Дом снова затихает, низкий, вросший в землю, настоящее дупло.

Бабушка Здравка пришла сюда пятьдесят лет назад, сразу после свадьбы. Тут прошла ее жизнь, в этих комнатах, среди этой мебели, только телефон поставили и паровое отопление провели — вот и все новшества.

Что такое с Крумом, почему не идет гулять?

Видит бабушка Здравка, не слепая: растет Крум, вон как вытянулся, только что-то стал невеселый.

— Крум, сынок, — приоткрывает она дверь, — ты почему не выходишь, раз ребята зовут?

Заранее знает, что он ответит: «Учу уроки!»

А то она не видит, какие это уроки!

Что тут поделаешь? И бабушка Здравка снова закрывает дверь.

Написать отцу? Стоит ли его тревожить? Мало ему своих забот, еще о доме думать! Шуточное ли дело — целый завод закупает.

В темной прихожей раздается настойчивый звонок.

«Кто бы это мог быть?» — думает бабушка Здравка и медленно идет к двери.

Открывает.

— А, это ты, Яни! — обрадовалась она. — Входи!

Держа руль велосипеда, на тротуаре стоял Яни. Он никогда не звал Крума при других мальчиках, стеснялся произнести свое обычное «Боцка» вместо Бочка, а то все станут хохотать как сумасшедшие, но бабушка Здравка уверена, что Яни уже приходил вместе со всеми, потом сделал вид, будто уходит, и вернулся один.

— Входи, — приглашает она и чувствует, как на сердце полегчало.

Яни ставит велосипед в прихожей. Прислоняет его к стене рядом с велосипедами Здравки и Крума.

— В комнате он, — заговорщически шепчет бабушка Здравка.

Хочется ей погладить Яни по голове, всех товарищей Крума хочется приласкать. Знать, здорово она состарилась, если сердце стало таким мягким.

Перед тем как войти в комнату, Яни прислушался, но из комнаты не доносилось ни единого звука. Бабушка Здравка снова заговорщически кивает головой. Яни открывает массивную коричневую дверь и входит.

У стола лицом к окну сидит Крум.

— Это я. — Яни останавливается у стены.

Крум молча поворачивает голову. Лицо его спокойно, даже задумчиво. На столе в беспорядке лежат раскрытые тетрадки, учебники, книги. Именно по этому беспорядку (Крум обычно учит каждый предмет отдельно) Яни понимает: что-то с его другом неладно.

— Мы тебя звали.

— Я слышал.

— Не отвечаешь, не выходишь. Заболел, что ли? Крум устало улыбается.

— Ты такой с тех пор, — Яни упорно смотрел прямо в глаза другу, — как мы отвезли «пежо» Паскалу. То есть я отвез, а ты куда-то исчез.

Яни замолчал. Подошел поближе и сел на кровать, застланную красным покрывалом. У другой стены — кровать Здравки, так же аккуратно застланная. Кровати совсем одинаковые. Только над Здравкиной висит худенький, насмешливый и вместе с тем печальный Буратино. Взглянув на него, Яни вдруг вспомнил, как сползала с лица Паскала улыбка.

За дверью послышался легкий шум, будто мышка пробежала. Дверь бесшумно отворилась, и вошла бабушка Здравка с подносом, разрисованным крупными цветами. На подносе стояли розетки с айвовым вареньем, два тяжелых хрустальных стакана с водой, и свет угасающего дня преломлялся и сверкал в выпуклых гранях стекла.

По тому, как бабушка угощала гостей (соседок — кофе с вареньем, товарищей Крума — вареньем или вареной тыквой), как накрывала на стол, какую посуду доставала из буфета, легко можно было догадаться, кто из гостей ей особенно дорог.

Поэтому сейчас Крум удивился: надо же, вынула хрустальные стаканы и розетки.

«Неважно, чем ты угощаешь гостя, может, в доме нет сейчас ничего особенного! Важно красиво подать угощенье», — любила повторять бабушка.

Здравка и Крум всегда радовались, если бабушка приглашала их друзей к ужину. Тогда все рассаживались в просторной кухне вокруг стола и с таким аппетитом наваливались на еду и лакомства, что не обращали внимания, в каких тарелках и чашках все это подавалось. Случалось, в доме не оказывалось ничего особенного, но ароматный горячий чай, жирная брынза, светло-желтый сыр и неизменное варенье из айвы со свежим мягким хлебом находились всегда. Крум особенно гордился скромным, но великодушным и сердечным гостеприимством бабушки, которое так умиляло его друзей. Сытые и растроганные, они не знали, как и благодарить бабушку Крума.

— Отведайте варенья! С чистой водой. — Бабушка Здравка бесшумно поставила поднос на стол и вышла.

— Потрясающая у тебя бабушка! — сказал Яни.

Крум нахмурился. Есть не хотелось, надоело ему это варенье, в доме все пропахло айвой и сиропом, ну да ладно — протянул руку к подносу, взял свою розетку.

— Вкусно! — облизнулся Яни.

Съев варенье, Яни чисто подобрал ложечкой остатки. Выпили воды, которая прогнала приторную сладость, но оставила во рту свежий аромат прогретых солнцем айвовых садов.

Крум молчал. Его не тяготило это молчание. Не в первый раз случалось им с Яни вот так же сидеть и молчать. Но пожалуй, сейчас все-таки чувствовалось какое-то напряжение, словно друзья что-то скрывали друг от друга.

— Я на велосипеде, — сказал вдруг Яни. — На своем.

Крум кивнул.

За тонкой кухонной занавеской сквозь чисто вымытое стекло виден был внутренний дворик. Высоко над фасадами домов синее небо, и синева эта становилась все гуще, приобретала фиолетовый оттенок. Мальчики не видели пролетающего самолета, но в небесной синеве остался его белоснежный след. Будь сейчас они во дворе, наверно, можно разглядеть самолет — крошечную серебристую полоску. Просто невероятно, что в этой «полосочке» десятки людей.

— Боцка!

Крум рассеянно смотрел на улицу.

По углам комнаты сгущался сумрак, но мальчикам не хотелось зажигать свет.

Яни был такой же, как всегда, — не слишком разговорчивый, сдержанный, исполненный внутреннего достоинства. И вдруг в первый раз за всю жизнь Крума стало тяготить присутствие Яни.

Крум боялся увидеть даже мысленным взором тени Чавдара и Лины. Он смотрел прямо перед собой широко раскрытыми глазами и вдруг подумал: а ведь они с Яни уже взрослые.

— Я пойду! — произнес наконец Яни.

С того памятного вечера Крум и Яни ни разу не оставались наедине. Крум так и не знал, передал ли Яни «пежо» Паскалу, сказал ли ему, где встретился им его старший брат.

Круму вдруг захотелось спросить Яни обо всем этом. Кажется, чего проще! Но что-то мешало ему это сделать. Глупо интересоваться всякой ерундой, да еще после того, что он узнал куда более важное про Лину и Чавдара. И про себя тоже.

Яни нерешительно остановился на пороге.