Большая игра

— Я хочу найти настоящую работу — не просто отсиживать где-то часы или ноги бить в беготне, — спокойно ответил Чавдар. — Пусть тяжелую, но я хочу честно зарабатывать деньги. Понял?

— Понял. — На всякий случай в ожидании подзатыльника Паскал втянул голову в плечи, прижав жвачку к зубам, и только тогда произнес: — Понял, Чаво. Настоящую работу, за которую платят настоящие монеты.

— Деньги, а не монеты.

— Иногда ты говоришь: монеты.

— Ты, как губка, все впитываешь.

— Впитываю, — кивнул Паскал. — Слушаю и почему-то запоминаю, что надо и не надо.

— Не робей! — Чавдар еще крепче сжал рукой шею Паскала, почувствовав его волнение. — Я из тебя сделаю человека. Только ты много болтаешь, а иногда и сам не понимаешь, что говоришь.

— Понимаю, — быстро отозвался Паскал, растроганный нежностью брата. — Все понимаю, хотя…

Паскал смотрел прямо перед собой.

Не знал, что сказать. Всегда, когда он удивлял окружающих своими рассуждениями, он произносил слова и фразы, слышанные от взрослых, а о том, что сам чувствовал, помалкивал. А он частенько задумывался над всякими вещами.

— Ну, ты силен, Чаво! — проговорил он наконец, словно взглянул на брата со стороны.

Чавдар обнял его за худенькие плечи.

— А эти ребята вроде ничего, — добавил Паскал, совсем расчувствовавшись от братского объятия. — Несколько дней тайно наблюдаю за ними. Крум Страшный [2] у них за командира. Бочка его прозвище, и совсем он не страшный — наоборот, физиономия у него даже добрая. Он очень умный, и все с ним считаются, а с его сестрой мы в одном классе, даже за одну парту нас посадили…

2

Болгарский хан Крум (807–814) получил прозвище Страшный после разгрома византийских войск.

— Да ну? — оживился Чавдар.

— А вот кто и правда страшный, так это Иванчо, — разошелся Паскал. — Котелок у него не очень варит. А Яни грек, но, представляешь, родился тут…

Паскал хотел уже порассуждать о наследственности, национальном самосознании, голосе крови и всяком таком, как брат перебил его:

— У кого из них сестра? У Андро?

— У Андро, — кивнул Паскал. — Спас футболист, у него потрясающий удар. А Дими плавает кролем. Отец у него работает в спортивном комплексе, и Дими каждый день ходит на тренировки. На четыреста метров он лучше всех. А сестру Андро зовут Лина. Наверно, Ангелина или Николина…

Чавдар молчал. Но Паскал почувствовал, что брат удивлен, и опять надул щеки; тонкий резиновый шарик раздулся и лопнул.

— Я тоже силен, правда?

Брат ничего не ответил.

Еще несколько шагов, и они оказались в узком дворике, вымощенном толстыми, потемневшими от времени каменными плитками, у самого входа в трехэтажный дом с высокими окнами. Против кирпичной стены с позеленевшим мхом был еще один тесный дворик, а дальше — трехэтажный дом с высокими окнами и крутой лесенкой, точь-в-точь как тот, в который они въехали несколько дней назад.

— Мы, кажется, соседи с Андро, — заметил Чавдар, когда они пересекали дворик.

— Они как раз напротив живут.

— Когда тебе в школу?

— Я тебе уже говорил, — обиделся Паскал.

Чавдар взъерошил мягкие, длинные, красиво подстриженные волосы братишки;

— В два?

— В половине второго.

— Отлично.

Братья жили на третьем этаже, в квартире, оставшейся матери от родителей. Бывшие жильцы освободили ее недавно, и семья Астарджиевых сразу же сюда переехала. Лестница, как и весь дом, была старая, со ступеньками из белого камня и металлическим витым парапетом. На каждой площадке в квартиру вела двустворчатая дверь с матовым стеклом. На третьем этаже под кнопкой звонка на стекле были приклеены два белых трафарета из школьной азбуки с красиво выведенными буквами: «Сем. Астарджиевых».

Надписи сделал Паскал.

— Сем. Астарджиевых, — сказал Чавдар, как только они поднялись на площадку. — То есть мы, вторая половина семейства Астарджиевых.

Паскал посмотрел на брата в надежде, что тот похвалит его за старание, но понял, что Чавдар думает о чем-то своем, и подавил вздох огорчения.

За стеклянной дверью раздался резкий звонок.

— У меня есть ключ. — Паскал показал на карман.

Чавдар снова настойчиво позвонил.

Послышались легкие шаркающие шаги. За толстыми стеклами мелькнул чей-то силуэт.

Паскал взял брата за руку.

Створка двери открылась.

— Разве у вас нет ключей?

Мать вопросительно посмотрела на сыновей. Она была худенькая, с увядшим лицом, гусиными лапками морщинок у светлых глаз и опущенными уголками губ.

— Ключи есть, — резко ответил Чавдар. — Но мы хотим, чтобы мама нас встречала. На пороге.

Мать выпрямилась и застыла на миг, потом повернулась и так же легко, скользящими шагами пошла на кухню. Слева находились две комнаты с окнами на улицу и темная прихожая.

От свежеокрашенных дверей, окон, стен, полов все еще шел запах краски, олифы и скипидара, в углах лежали неразобранные узлы с вещами, и от жилья веяло какой-то пустотой, беспорядком, будто хозяева еще не решили, куда что поставить.

Только кухня была обжита: новенькая электрическая плита, новые белоснежные шкафчики. На их фоне, правда, сразу бросалось в глаза желтое пятно старого холодильника. Повсюду на кафельных плитках, на блестящих стенках шкафчиков были наклеены веселые цветные картинки — целая серия похождений зайца и волка из мультфильма «Ну, погоди!».

Наклеил их Паскал.

И опять Паскалу захотелось, чтобы Чавдар его похвалил или хоть улыбнулся, но тот исподлобья, напрягшись следил за матерью.

В белой уютной кухне братьев ждал накрытый обеденный стол. Голос матери прозвучал ласково и примирительно:

– : Вы же знаете, отец в это время спит, могли бы открыть дверь своими ключами.

Чавдар порывался что-то сказать. Паскал всем своим существом почувствовал: сейчас брат скажет что-то резкое, злое. Дернув его за руку, Паскал умоляюще прошептал:

— Чаво!

Брат хмуро посмотрел на него.

— Смотри! — Паскал показал на боковой фасад соседнего дома с окнами, расположенными точно так же, как у них. — Как раз напротив живет Андро.

Чавдар равнодушно взглянул на соседний дом, но Паскал заметил, как брат хитро подмигнул ему левым глазом, и тут же с полным пониманием добавил:

— Ну, Андро. Из этих, моих новых знакомых.

У плиты спиной к ним, наклонив голову с коротко остриженными волосами (от этого нежная шея казалась особенно худой и девичьи беззащитной), мать подняла блестящую крышку кастрюли, и в кухне запахло чем-то вкусным.