Большая книга стихов

06.05.1981

УЛИЦА В КАЛЬКУТТЕ

Обняла обезьянка маму, Чтобы та ей дала орех. Обняла обезьянка маму, А дитя обманывать грех. Убегает тропинка в яму, Где влажна и грязна земля, Убегает тропинка в яму, Как испуганная змея. Наших родичей куцехвостых Забавляет автомобиль. По понятиям куцехвостых Этот мир не мираж, а быль. Как вода стоячая — воздух. И мы тонем в этой воде. Как вода стоячая — воздух, Мы не здесь, мы не там, мы нигде.

1981

РАЗМЫШЛЕНИЯ АВРААМА У ЖЕРТВЕННИКА

1 Что испытывала мать, Стоя у порога, Прежде, чем домой позвать Праотца иль Бога? 2 Как звались былых времен Дети или внуки? Тех ласкательных имен Кто запомнил звуки? 3 И когда пред Всеблагим Он главой поникнул, — Милым именем каким Отрока окликнул? 4 Наколол, связал дрова, Нагрузил на сына. Исаак молчал сперва. Смолкла и долина. 5 А потом сказал отцу: "Есть дрова, кресало, Что ж не взяли мы овцу, Чтобы жертвой стала?" 6 Был ответ: "Я чту, мой сын, Господа приказы. Для сожженья есть один Агнец большеглазый". 7 Поднимались по холмам. Силу зной удвоил. Меж деревьев Авраам Жертвенник устроил. 8 Он разжег дрова, помог Отроку раздеться, И глядел он, и не мог Вдоволь наглядеться. 9 С загорелой наготой, С обещаньем мощи, Был он строен, — молодой Кедр ливанской рощи. 10 Тонкостан, верблюдоок, Брови на излете, И чудесно зрел росток Крепкой крайней плоти. 11 "Я обрезал эту плоть, Я не ждал укора. Сам нарушил мой Господь Слово договора. 12 Сын единственный умрет. Как же, сверхстолетний, Я могу родить народ, Что песка несметней? 13 Да нужны ли мне стада, Роды и колена, Без тебя, моя звезда, Мальчик мой бесценный? 14 Нет, пред Богом грешен я Разуменьем скудным: Разве может Судия Быть неправосудным? 15 Нет, не глина я, хотя Сотворен из праха, И теперь мое дитя В огнь войдет без страха. 16 Заповедал Судия: "Народишь ты племя, И твое умножу Я, Умножая, семя". 17 Смысл словес его глубок, Рассуждая строго, Бог есть мысль, и мысль есть Бог, Я — подобье Бога. 18 Не равняй людей с песком, Звездами не числи: Мысли в образе людском, Все мы — Божьи мысли. 19 Тлен — кресало и тесак, Дерево сгорает. Я есть мысль, мысль — Исаак, Мысль не умирает". 20 Он взглянул — и обомлел: Сын смотрел на пламя, — Точно так же Бог смотрел, Теми же глазами! 21 И с небес воззвал слуга, Богу предстоящий, И баран свои рога Выдвинул из чащи.

1983

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ АВРААМА

1 Табунились табуны, И стада ягнились, И сияющие сны Каждой ночью снились. 2 К небу воздух восходил Свежим фимиамом, И явился Михаил Перед Авраамом: 3 "Ныне Бог меня послал За твоей душою". Но старик еще желал Жизнью жить земною. 4 Был он крепок, был не скуп, Всех встречал с радушьем И любил мамврийский дуб Над шатром пастушьим. 5 Он сказал: "Я отдохну Под господним кровом, Но сперва на мир взгляну, Сотворенный Словом". 6 Михаил простер крыла, Стала ночь светиться, На степной простор сошла Чудо-колесница. 7 Взвились вестник и старик Вровень с небесами. Беспредельный мир возник Перед их глазами. 8 И увидел Авраам Сверху, с колесницы, Ложь, разбой, и блуд, и срам, Плахи и темницы. 9 Вскрикнул: "Боже! Здесь позор! Мир живет в безверьи! На людей низвергни мор, Пусть сожрут их звери!" 10 Но раздался Божий глас: "Знай, в иных началах Я миры творил не раз, Тут же разрушал их. 11 То, что Словом создавал, Было бессловесным. Дух себя не узнавал В облике телесном. 12 А вот этот мир хорош, Ибо в этом зданье Правде уступает ложь, Радости — страданье. 13 Ибо здесь любовь сладка, — Не страшась броженья, Пьют из чашечки цветка Мед воображенья. 14 Этот грешный мир — дворец, Город говорящих, Ибо только Я — Творец, Нет других творящих".

1981

ВОЕННАЯ ПЕСНЯ

Что ты заводишь песню военну.

Державин

Серое небо. Травы сырые. В яме икона панны Марии. Враг отступает. Мы победили. Думать не надо. Плакать нельзя. Мертвый ягненок. Мертвые хаты. Между развалин — наши солдаты. В лагере пусто. Печи остыли. Думать не надо. Плакать нельзя. Страшно, ей-богу, там, за фольварком. Хлопцы, разлейте старку по чаркам, Скоро в дорогу. Скоро награда. А до парада плакать нельзя. Черные печи да мыловарни. Здесь потрудились прусские парни. Где эти парни? Думать не надо. Мы победили. Плакать нельзя. В полураскрытом чреве вагона — Детское тельце. Круг патефона. Видимо, ветер вертит пластинку. Слушать нет силы. Плакать нельзя. В лагере смерти печи остыли. Крутится песня. Мы победили. Мама, закутай дочку в простынку. Пой, балалайка, плакать нельзя.

1981

ПОРТРЕТЫ

Мне нравится художник Порывистый, худой. Огнем незримым движим, Он был когда-то рыжим, Теперь бледно-седой. Он пишет лишь портреты, И пишет каждый день. Сменяются недели, Сменяются модели, Бессменны свет и тень. Оделись души цветом, А плоть — в другой стране, В Нью-Йорке, в Тель-Авиве Она стареет вживе На каждом полотне. Я задаю вопросы Портретам в мастерской: — Прошла твоя ангина? — А вас гнетет чужбина? — Есть воля и покой?

1981

"Что ты узнал? Что поведал? Вотще…"

* * *

Что ты узнал? Что поведал? Вотще Все твои дни, труды и рассказы. Близится тот, кто слышит Приказы, — Первенец смерти тысячеглазый С капелькой желчи на остром мече.

1982

"Есть отрада и в негромкой доле…"

* * *

Есть отрада и в негромкой доле. Я запомнил, как поет в костеле Маленький таинственный хорист. За большими трубами органа Никому не видно мальчугана, Только слышно: голос чист…

1982

"Я принес вам свои раздумия…"

* * *

Я принес вам свои раздумия, Сны трепещущие свои, — Отпрыск разума и безумия, Родич голубя и змеи. Я принес вам свои крамольности, Я, пугающийся тюрьмы, Тихо тлеющий пленник вольности, Жаром веющий светоч тьмы. Как я царствовал, раболепствуя, Как я бедствовал на пиру! Я принес вам свои молебствия, Спойте их, когда я умру.

1982

ОСЕНЬ У МОРЯ

Пляж опустел. Волны в солнечных вспышках. Яркий песок. Сонный толстый рыбак. Чайки болтливые в белых манишках. Черное сборище тощих собак. У рыбака слишком женские груди. Где теперь скумбрия, где камбала? Старые люди, одесские люди На лежаке забивают козла. Как мне близка их безумная участь, И ничего я не знаю свежей, Чем вопросительной речи певучесть, Чем иронический смысл падежей. Юноша, с бедностью южною споря, Наспех из дома ушел своего, И ничего не нашел вместо моря, И не узнал ничего, ничего. Как я пришел? Чьей прошел я тропою? Где разбросал разумения соль? Жизнь моя, что же мне делать с тобою? Что с тобой делать, плебейская боль? Вот я вернулся, так поздно вернулся, Так холодна в эту пору волна, Вышел на берег, едва окунулся, И оглянулся: густа и душна Туча над морем…

1982

МЕЖДУ МОРЕМ И СТЕПЬЮ

Стебли скудного поля меж морем и степью; Кукуруза обломана; тучей сплошной Небо низко склонилось к сухому отрепью Жестких трав. Наконец-то трамвай — и двойной! Мне в лицо дышат люди, вагон наполняя. Вот он дрогнул и двинулся вместе с грозой. Нет, не ветви касаются стекол трамвая, Это смерть меня пробует доброй косой.

1982

ДВА ВОСЬМИСТИШИЯ

Пока я живу, я боюсь. Боюсь, что убьют иль убьюсь. Попойки столичной боюсь И койки больничной боюсь. Боюсь наступления дня. Боюсь, что принудят меня Покинуть Советский Союз. Боюсь, что всего я боюсь. Но плоть возвращу я во прах, Умру — и погибнет мой страх. Из чаши забвенья напьюсь, — Пойму: ничего не боюсь. Тревог не наследует смерть И страха не ведает смерть. О братья — костры, топоры, О Смелость и Смерть — две сестры.

1983

ДЕРЕВЕНЬКА

Хорошо белеют вдоль дорожки Донника серебряные брошки, Липу облетают мотыльки, И большое облако в тумане, Как беременная в сарафане, Пухнет в мутном зеркале реки. Деревеньку дьявол, что ль, пометил? Утро здесь не возвещает петел, И средь лип — ни всхлипов и ни снов, Не звенит в коровнике подойник, И молчит, как в саване покойник, Длинный ряд пустых домов.