Большое сочинение про бабушку

— А любые оладьи волшебные? — спрашивает Младшая, недоверчиво разглядывая тётушкину стряпню.

— Смотря как ты с ними поступишь. Пироги, блины, оладьи, кутья могут стать волшебными. Потому что именно эту пищу ели, поминая покойников. Для умерших оставляли еду на подоконнике (это тоже граница миров) или на кладбище. Такая совместная трапеза сближает миры. И хотя церковь не одобряет этой традиции, поминать умерших едой на кладбище принято до сих пор.

— Зато множество других традиций утеряно, — пытаюсь я вывести разговор из потустороннего русла. — Не часто современный домостроитель может выбрать место, которое ему понравилось. Деревьев, пригодных для строительства настоящей бревенчатой избы, осталось немного. А ведь для добротного просторного дома нужно больше сотни брёвен.

— Раньше, — перебивает тётушка, — говорили не «брёвна», а «дерева» — отсюда и «деревня». А «срубить избу» — потому, что изба не строилась, а рубилась. Не бравшись за топор, избы не срубишь! Пилу плотники не жаловали. Ведь при рубке сосуды дерева сплющиваются, уплотняются, значит вода в бревно не проникнет. Пила же, напротив, открывает влаге и гнили доступ к дереву.

— Какой топор, мужчины плотничать давно разучились. — Я не могла припомнить, есть ли вообще в нашем хозяйстве топор. — Да и зачем, если всё делают специальные бригады, строительные компании.

— Поэтому будущему домовладельцу остаётся следовать одному тоже древнему, но всё ещё актуальному совету, — тётушка подняла кверху палец: — не сердить строителей, пока они возводят ему дом. Удача на стройке стала заботой самих строителей, и теперь уже они подкладывают монету под первую сваю. Однако не для богатства хозяина, как велось испокон, а во избежание дополнительных финансовых издержек. Подобно давним своим предкам, они не свистят на площадке, боясь накликать ветер, который может помешать работе крана; избегают спускаться в котлован, считая, что это ускорит переход в «нижний мир». И что самое удивительное: считая все эти приметы суеверием, люди всё же продолжают их придерживаться. Так, на всякий случай…

ГЛАВА 3 ИЗБА ГОРЛОМ НЕ СТРОИТСЯ

В древности на месте постройки убивали животное: коня, петуха или курицу. Если начиналось особо важное строительство — кремль, крепость, пожертвовать могли и человека. Зачем нужна была такая жертва? Принято считать, что это подарок богам: чтобы всё шло хорошо. Но что это за бог, который даёт счастье за курицу?

Долго размышлять на эту тему мне не пришлось: к вечеру мы были в Ишиме и, устроившись на ночлег у бывшей тётушкиной однокурсницы, принялись представлять мир глазами человека, который уверен: всё вокруг живое. Дух может поселиться в чём угодно: в дереве, в камне, в реке. Но как быть с тем, что создано не природой, а человеком?

— Наши предки считали, — рассказывала тётушка, — что дом должен был родиться, вырасти так же, как любое живое существо, и для этого нужны форма и душа. Новое ведь не может появиться из пустоты. Удивительными материалистами были наши предки! С появлением нового дома мир меняется, и эти перемены не должны нарушать существующего баланса. Дому надлежит занять правильное место в «этом» мире и получить покровительство мира «того». Жизненная сила, душа убитого становилась душой дома. Его тело — телом дома. От этих жертвоприношений и пошли названия частей дома, полностью соответствующие названиям частей тела человека или животного; а крыши венчались «коньками» и «петушками» — в зависимости от жертвы.

Хозяйка дома, Зульфина, накрывая стол, разговор охотно поддержала:

— В доме нашего дедушки до сих пор углы имена святых носят! Раньше как было: столбы дома получали имена мусульманских святых — пророка Мухаммеда, его дочери Фатимы и её мужа Али, внуков пророка Хасана и Хусейна. Малыши всегда знают, где в доме маму найти: в женском углу у Фатимы. А ещё до ислама на Памире опоры дома называли. Было пять опор: вода, земля, огонь, ветер и личность, то есть единство природы и человека.

Назвать части дома их настоящими именами — значит проникнуть в глубинный смысл, увидеть то, чего не видно обычным взглядом. Эти знания нами потеряны. Интересно, можно ли их восстановить? Может быть, сказки и остатки древних обрядов подскажут, в каком углу дома какая сила заключена?

Животное для жертвоприношения выбиралось только домашнее, то, которое приносит пользу человеку, может защитить от нечистой силы. Череп убитого животного укладывали в угол дома, добавляя мёд, воск, зерно, хлеб. Мясо съедали: перед началом строительства работников полагалось угостить. До последнего времени сохранилась традиция вкладывать дары в нижнее бревно, сделав для этого небольшое углубление.

— Для каждого угла — свой подарок, — продолжала тётушка. — Это могли быть деньги (самая крупная монета — в красный угол, где под иконостасом ставится стол). Либо ладан (для святости). У входа в углу — шерсть (для тепла), в жерновом углу — деньги (для богатства). А где печь будет — там ничего не оставляли.

— Почему? — удивилась Младшая такой несправедливости.

— Там стояло деревце: маленький кедр, берёзка, рябинка. «Вот тебе, соседушка, тёплый дом и мохнатый кедр», — говорил при этом хозяин. В этом углу должен был жить домовой. Христиане продолжали ставить деревце, вешая на него иконку.

— Наверное, думали, что святой будет наблюдать за ходом строительства лучше всяких видеокамер, — смеялась Зульфина.

— Под присмотром святых и соседей работа спорилась. Венец за венцом, словно венок вокруг деревца, рос сруб. Вот уже и до матицы дело дошло.

— Это что? Слово странное, — заметила Младшая.

Она учится прислушиваться к словам. Учится пробовать их на язык. Тихон просит её произносить названия его рисунков, потому что не всегда слово произнесённое звучит так, как внутри него. «Прасковья — мой голос», — читаем мы руки Тихона.

— Само название подсказывает, — выбираясь из-за стола, растолковывает тётушка: — не простое место в избе матица, или матка. Матицей называли балку — опору для потолочин.

Она достаёт из сумки свой молескин и перьевую ручку и пытается изобразить схему дома. Улыбнувшись, Тихон перехватывает ручку и помогает набросать план.

— Самые древние избы, — объясняет тётушка, заштриховывая потолок на картинке, — не имели потолка — только кров. Топились они по-чёрному — дым из печи шёл в комнату, поднимался под крышу, а потом уходил в дымник. Такая изба называлась курной или рудной. «Рудная» — от слова «руда», которое означает и «кровь», и «грязь». «Курная» (как и «курить», «курчавый») — от слова «кур» («дым»). «Сидит мужик на полатях, на нём синенький халатик» — это и есть дым в курной избе. В таких домах было специальное окно — дымоволок. Оно находилось вверху, под потолком. В него уходил дым — потому и «дымо…». А «…волок» — от задвижки. Стекла в таком окне не было, оно закрывалось, «заволакивалось» деревянной дощечкой. В низких избах можно было рукой достать и закрыть, в высоких приходилось дотягиваться шестом.

Хотя вполне возможно, курная изба связана не с дымом, а с курицей. Древние избы очень походили на птиц: они стояли… на куриных ногах — четырёх пеньках, которые торчащими из земли корнями напоминали куриные ноги, а кровля изб походила на два куриных крыла. Кстати, слово «крыльцо» («крыло») тоже пошло от сравнения дома с птицей.

Тихон продолжал рисовать. Курную избу он видел, когда мы были с ним в Нижней Синячихе. Даже заштриховал чёрным, как положено, — ведь кровля в курной избе от дыма становилась тёмной и блестящей, словно выкрашенная масляной краской. Закопчённый верх в такой избе отделялся от белого низа специальными полками — воронцами. Воронцы — как вороны, чёрные и блестящие от сажи. Располагались воронцы друг к другу под прямым углом, одним концом каждый брус врезался в стену на высоте человеческого роста, а вторым брусья укладывались на печной столб — вот и получалась одна голова и два рога, отсюда загадка: «Стоит Яга — во лбу рога». Один брус служил опорой для полатей; второй воронец — брус чуланный — полкой для посуды, для вынутого из печи хлеба. Воронцы разделяли избу на красный угол, задний угол и печной угол.