Большой день в жизни Кости

— Десять лет ему тогда было.

«Десять, — соображал Костя, — и мне десять». И Костя представил себе: кругом страшно, выстрелы, взрывы, а папа уходит от них, он не может остаться, потому что должен воевать, спасать Родину от фашистов, а это важнее, чем спасать их с мамой. Нет, пусть лучше так никогда не будет, пусть не будет больше войны!

— И… что же стало с сыном? — продолжали расспрашивать ребята.

Тамара Васильевна бросила на них грозный взгляд, но Петр Гаврилович ответил спокойно:

— Долго я ничего не слыхал о семье, а потом нашел сперва жену, позже — сына. Сын у партизан был, связным, а жена у меня хворая, ее городские жители приютили, ребята ей, тимуровцы, помогали. Вот вы, наверное, тоже какой-нибудь больной женщине помогаете, жене или матери фронтовика?

— Помогаем! — выскочил Вася Петухов.

— Молчи ты! — со злобой выкрикнул вдруг Митя. — Помогаем! Плохо помогаем, Петр Гаврилович, а теперь будем — хорошо!

— Верно, верно, молодец Митя, — шептал про себя Костя, — разве так надо помогать? Разве жене Петра Гавриловича городские ребята так помогали, как мы тетке Дарье? Всегда старались поскорее от нее убежать, поменьше дров наколоть и подметали совсем плохо. Нет, мы теперь по-другому будем помогать и еще какую-нибудь вдову или бабушку найдем.

Петр Гаврилович встал с камня, веселым взглядом оглядел ребят:

— Ну, заправились?

— Заправились! — хором ответили ребята.

— Даю вам три минуты на уборку территории, чтобы ни одной бумажки не осталось.

21. КОСТЯ ОДИН

…Косте хотелось представить себе, как все это было. Он крепко сжимал в кулаке свой патрончик. Пусть это будет одна граната. В другой руке тоже будто бы граната. Костя зажмурился на миг. Кругом — темнота, впереди — костры.

— А костры вот где были! Весь форт огненным кольцом окружили, — Петр Гаврилович словно дополнил картину, которую нарисовал себе Костя. Они остановились у выхода из узкого дворика между двумя валами. Петр Гаврилович показал рукой туда, где белела дорога.

— Нас трое. Снова мы прячемся в норе. Сижу я и думаю: «Что же? Ждать, когда нас возьмут? Уж если погибать, так в бою. Прорваться надо, пока совсем от голода не ослабли. Силы есть, гранаты есть…» Конечно, это пострашней, чем собачья стая. Там только клыки, а здесь оружие смертоносное. Товарищи мои говорят, будем прорываться. Обнялись мы, уговорились — кто живым останется, будет пробираться к партизанам в Беловежскую Пущу. И решили — один побежит направо, другой — налево, а я — прямо, по самому опасному направлению. Вот мы подкрались поближе к кострам. Сидят там гитлеровские солдаты, хорошо им при огне видно — котелками тарахтят, переговариваются, смеются. Я встал… — Петр Гаврилович с неожиданной силой рванулся вперед, выбросил руку. — Огонь! — крикнул отчаянно. — Прямо в кашу мы фашистам угодили! — и Петр Гаврилович озорно засмеялся, открывая ровные зубы.

— Как бежал, не помню, стреляли в меня, гранаты вслед бросали. Вдруг слышу, навстречу мне пулеметная очередь. Я бросился на землю вон у той стены, через дорогу, а сам думаю: «Ведь это наш пулеметчик, ведь он меня спасает!» И правда, скоро затихли фрицы. Долго я лежал в темноте, никак опомниться не мог, а потом стал пробираться по стене и попал в последнее свое убежище, в последний каземат. Вон ворота чернеют, видите? Это вход в него.

— А где же теперь ваш спаситель пулеметчик? — спросил Коля Тимохин.

— Не знаю, — Петр Гаврилович печально развел руками. — Не смог его разыскать, и фамилии его не знаю, и жив ли… А помнить буду всегда. А вот остатки того дота, из которого он стрелял, — Петр Гаврилович показал рукой налево.

Там, недалеко от дороги, земля вставала высокими буграми, заросшими травой, а между ними были раскиданы гигантские серые обломки, будто скала раскололась. Какой же силы взрыв разрушил эту громаду и осколки поднял вверх? А потом они тяжко обрушились, разворошили землю, врылись в нее и лежат. Все они на что-нибудь похожи. Этот — на покосившуюся башню, тот — на огромный бычий рог, острием глядящий в небо, а вот громадный утюг…

— Видите, как его раскидало? — сказал Петр Гаврилович. — Это был комбинированный дот. Тут и пушки работали, и пулеметы… Вряд ли мой спаситель остался жив. А долго этот дот держался. Так и не достался фашистам!

Костя бросился к одному из обломков. Слева не подступишься — отвесная стена, а справа к нему примыкает земляной бугор. По бугру Костя добрался до обломка, пополз по отлогому скату и гордо выпрямился на вершине. Вот это зрелище! Прямо какое-то великанское поле боя. Какими же маленькими кажутся ребята внизу!

Костя прилег за выступом обломка. Он — пулеметчик. Темная ночь. Сквозь амбразуру он видит зажженные костры. Там враги. И вдруг стрельба, крики, какая-то темная фигура метнулась от костров, за ней другие… Значит, наши прорвались! Отогнать врага! Та-та-та! Может быть, он спас жизнь какому-нибудь герою, думает пулеметчик, а Костя твердо знает: да, спас, и это Петр Гаврилович, которого он сейчас увидит.

Костя сполз с обломка. А где же все? Посмотрел направо — за серыми глыбами виднелся небольшой дом, от него дорога спускалась вниз. Около дома ходили военные, пестрой экскурсии не было видно. На дороге тоже никого. Вон чернеют ворота. Мелькнуло что-то розовое, синее и пропало в темноте. «Это, наверное, хвост нашей экскурсии», — решил Костя и побежал к воротам.

Вошел он смело и первые несколько шагов сделал не оглядываясь — сейчас догонит своих. Пол уходит полого вниз. Под ногами мягко. Опилки, что ли? Впереди широкая арка, за ней другое помещение, там светлее. Справа и слева упираются в пол косые столбы света — это из отверстий. Костя заглянул в одно из них. Какое замечательное, уютное место открылось перед ним! Похоже на дно небольшого оврага. Здесь так зелено, так солнечно и тихо, а наверху синеет небо. Справа блестит неподвижная вода, как черное стекло, на которое нарочно, для красоты наклеили узорами пронзительно-зеленую ряску.

Над водой наклонилось большое дерево. Его темный ствол весь в глубоких бороздах. Косте захотелось вылезти, подойти к воде, потрогать корявый ствол дерева. Но одному скучно. Надо искать своих. Где же они? Впереди мелькнули две фигурки: одна — в розовой рубашке, другая — в выгоревшей синей. Это не наши. Костя встревожился. А двое ребят нырнули куда-то влево и исчезли.

Может быть, не в те ворота он вошел? Нет, Петр Гаврилович показывал именно на эти, и никаких других поблизости не было. Костя пошел медленнее. Здесь совсем тихо и сыро. Пол — не то опилки, не то песок — рябой, весь истыкан каплями. Кап! — одна упала Косте на лоб. Костя поднял глаза. Над его головой — широкий, закопченный свод. В самой высокой точке свода копилась новая капля. Она росла, удлинялась… Костя ждал — вот сейчас оборвется… Шлепнулась! Костя продолжал смотреть на потолок как завороженный. Еще собирается капля… Костя вздрогнул. Нет, что же это? Надо искать своих! Он двинулся вперед. Может, они уже давно прошли и их не слышно? Ведь неизвестно, сколько там впереди помещений. Теперь перед ним стена. А слева в ней узенький вход. Костя вошел в тесный коридорчик, повернул в другой. Костя расставил локти, они прикоснулись к стенам. Ему стало как-то не по себе. Захотелось выйти из этих коридорчиков на простор. Он повернул назад. А где же выход?

Костя заметался — выхода не было. А что, если он так и не выберется отсюда, что, если его так и не найдут? Костя остановился, дико озираясь. И вдруг что-то мягкое, пыльное бесшумно ударило его по лицу.

— А-а-а! — сдавленным, сиплым голосом закричал Костя и, весь содрогаясь, отпрянул назад. Толстый, как канат, лохматый клок паутины раскачивался перед ним, свисая с потолка. И тут же Костя услыхал свист. Свист приближался. Вот уже слышны шаги, все ближе, ближе… Костя прислушался, ничего не соображая. Вот показалась в коридоре чья-то фигура… Митька! Это Митька!