Болтливые куклы
Шрифт:
Когда-то здесь был его дом.
Целую жизнь назад.
Те дни давно склевали дикие черные птицы с холодных гор.
Шен Ри поднял лицо и посмотрел на небо, затянутое густыми сизыми тучами. Мгновенно по щекам его заструились потоки воды — это мелкий дождь превратился в ливень. Где-то в вышине пророкотал долгий раскат грома.
Домой — в свой настоящий, не подернутый дымком памяти и иллюзий дом — Шен вернулся только к вечеру. Он очень долго шел пешком, прежде, чем какой-то сердобольный крестьянин на шаткой телеге подобрал его и довез до храма.
Все знают, что лиса и кошка появились прежде человека. Их создал лукавый демон Вен-са, чтобы досадить великой Небесной богине. Потому Богиня недолюбливает
Но Хекки об этом не думал.
И Шен Ри совсем не удивился, когда однажды вечером лисенок влетел в его комнату с рыданиями и упал ничком на свое излюбленное место — кровать Зара. Плечи мальчишки сотрясались, лицо было залито слезами, и сказать ничего внятного он не мог, только выл громко и ничуть не играл…
Шен сразу же метнулся к другу. Схватил его за плечи, оторвал от покрывала и развернул к себе лицом.
— Что?! Что случилось, Хекки?!
Вместо ответа мальчик еще пуще зашелся слезами, а потом неловко стянул домашние чулки сначала с одной ноги, а потом с другой.
Обе щиколотки лисенка были охвачены широкими ярко-алыми браслетами из витых узоров, выбитых на коже. Они еще сочились кровью.
— Великая луна! — выдохнул Шен Ри. — Что ЭТО?
Хекки всхлипнул еще раз и выдавил из себя еле слышный ответ:
— Оковы слуги…
Про жестокое это и коварное наказание слышали в театре многие, но Шену еще не доводилось видеть Оковы своими глазами. Все, что он знал о них, было лишь слухами, еле слышно проползавшими по каменным коридорам храмового комплекса. И шептали там разное, толком никому не понятное, но всегда страшное.
Пока Шен Ри потрясенно таращился на красные узоры, дверь с шорохом отъехала в сторону и на пороге возник уставший, но веселый Зар.
— Земные боги! — воскликнул он, мгновенно теряя улыбку и всякое добродушие. — Что тут случилось?! — в следующий миг его взгляд упал на обнаженные ноги Хекки и Зар скривился, как от боли. — Допрыгался…
Он как будто сразу все понял. И Шену показалось, что Зар знает о красных узорах гораздо больше, чем все остальные.
— Рассказывай, — жестко сказал Белый Змея, глядя на зареванного Хекки. Тот попытался отвести глаза, но во взгляде Зара было что-то такое, что давно переставший слушаться старших лисенок смешался и кивнул. Утирая слезы и сопли с побледневшего лица, он поведал свою историю.
Все было просто. До безобразия просто и предсказуемо.
Накануне глупый и уже совсем зарвавшийся Лисенок дал окончательный отвод какому-то из своих 'поклонников'. А тот — очень ранимая душа! — оказался юношей злопамятным, мелочным и мстительным. Он не поленился пойти в храм и излить свою печаль аж самому Главному служителю. И по закону зла именно в этот день Хекки не просто удрал из храма, а еще и пропустил репетицию. Не самую важную, но все же… Весь вечер он наслаждался обществом своих мирских друзей, пил вкусное молодое вино и веселился в каком-то злачном притоне Тары. А когда вернулся домой, пьяненький и беспечный, у Северных ворот его уже ждали. Два крепких служителя ловко скрутили мальчишке руки за спину и с почетом проводили прямиком к настоятелю.
Там, в просторном аметиство-хрустальном зале у малыша Хекки ноги и подкосились. От страха он лишился дара речи и даже частично оглох, потому что сразу понял — это конец. Настоятель — это не насмешливый господин Дабу… Холодные мраморные глаза старика смотрели на Хекки с ледяным равнодушным презрением. В последующие несколько минут (растянувшихся в невыносимо долгую вечность) Хекки обмирая слушал, как настоятель неспешно и словно бы даже нехотя расспрашивал служителей о прегрешениях 'этого мальчика', как он небрежно называл своего 'гостя'. И служители без лишних эмоций, но предельно
подробно рассказывали белоглазому старику обо всем… просто обо всем. О мелких кражах с алтаря (которые кто-то все же успевал заметить), о неблагозвучных речах, о любви 'мальчика' к вину, и о самом главном его прегрешении — постоянных уходах из храма.Настоятель слушал молча, положив свои тяжелые морщинистые руки на безупречные черные складки одеяния, а потом вынес вердикт. 'Мальчик потерял ум и совесть. Потерял страх и забыл, что он принадлежит Богине, а не мирской суете. Что ж… напомним мальчику, где его место и кто он такой. Подарите ему Оковы слуги'.
Тогда Хекки еще ничего не понял. Подумал, что его закуют в обычные железные кандалы и посадят в одну из подземных темниц храма. Может быть, даже не очень надолго… Может быть мастер Обо или господин Дабу замолвят слово за талантливого танцора… Но когда его повели в высокую башню, где несколько лет назад он принес обет верности Небесной Богине, Хекки понял, что простым наказанием он не отделается.
В том самом павильоне, высоко вознесшемся над землей и открытом всем пяти ветрам, Хекки действительно приковали — только не за ноги, а за руки — к холодному каменному столу. И высокий седовласый служитель велел лежать смирно, не то будет хуже. А потом достал странные кожаные браслеты с сотнями иголочек, воткнутых в каждый, аккуратно обмакнул эти иглы в черную тушь и с невероятной демонической ловкостью виртуоза застегнул их в один момент на обеих щиколотках Хекки.
В танцорские спальни один из служителей отнес Хекки на плече, поскольку тот не мог ступить и шагу, сломленный не столько болью, сколько невыносимым страхом. Там Лисенок кое-как дополз до своей комнаты, натянул на кровоточащие ноги длинные чулки и понял, что единственным спасением от всего случившегося могут быть только друзья… И почему-то вовсе не свободный красавчик Атэ Хон.
Когда сбивчивый поток слов иссяк, и Хекки замолчал, в комнате повисло тяжелое молчание. Чтобы прервать его невыносимое давлении, Лисенок тихо и робко (совсем как в детстве) спросил:
— Ведь это же ничего такого, да, Зар? Просто узоры на коже, да?..
Но Зар все молчал, и лицо его было застывшей маской. А когда наконец он заговорил, от его голоса, казалось, стены должны покрыться инеем.
— Мне бы хотелось солгать тебе, Хекки, но это не изменит действительности. Это суровое наказание, и оно гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Оковы слуги — старинное проклятье, его накладывают чтобы лишить человека воли.
— К-как это… лишить? — Хекки выглядел изумленным и по-настоящему испуганным. Он даже не пытался больше пустить слезу, чтобы разжалобить друзей.
— А вот так! — гнев, закиапвший в глубине сознания Зара, вырвался наружу стремительно и внезапно. С полыхающими глазами, Белый Змей сгреб Хекки за ворот и сорвал с места. Он с силой тряхнул мальчишку, отчего тот дернулся, будто сломанная кукла и в ужасе уставился на старшего. — Вот так, глупый осел! Ты думал, тебе вечно будут сходить с рук твои бесстыжие выходки? Неужели ты всерьез решил, что являешься тут кем-то особенным?! Юное дарование? Так ты привык про себя слышать и думать? Ты просто сопливый маленький нахал! Посмотри на Шена! Посмотри на него! Ты знаешь, как он стирает свои ноги на репетициях? Как отдает танцу свою душу и тело?! Он — действительно заслуживает похвал и чести! А ты… ты по заслугам получил свое наказание!
Не сдержавшись, Зар добавил несколько слов, которым могла бы позавидовать даже речная торговка. Хекки, обмирая, висел в паре ладоней над полом и не смел вдохнуть. Таким своего друга он еще не видел.
— Глупец! — воскликнул Зар, еще сильнее тряхнув младшего. — Сколько раз я говорил тебе — остановись! Сколько?! — он в отчаянии отбросил Хекки обратно на кровать и резко отвернулся. — А теперь я уже ничего не смогу сделать…
И вышел вон, так и не объяснив, что значили слова про утрату воли.