Бородинское поле

молчал. В стороне лесного островка стояла зловещая тишина,

лишь над верхушками деревьев ввысь тянулись тонкие струйки

дыма. Там что-то горело. Стоя на снегу возле блиндажа

командного пункта, Глеб с тоской, тревогой и болью смотрел на

эти непонятные струйки дыма и все ждал, что вот-вот на

восточной опушке леса появится хотя б одна живая душа. Но

никто не появлялся и не подавал никаких вестей. "Надо бы

кого-то послать туда...
– подумал Глеб, но вспомнил, что некого

послать, разве что Колю-Николая.

– Вот придут наши - группа

Брусничкина - Судоплатова, тогда можно будет послать

Думбадзе с Чумаевым и Экимяном".

Потом, сопровождаемый Колей, он пошел на огневые

позиции полка. У артиллеристов встретил Сашу: она только

что отправила последнюю группу раненых на медпункт,

выглядела усталой и в то же время возбужденной. Глеб

спросил ее, почему сама не ушла вместе с ранеными.

Ответила просто:

– Здесь я нужней. А вдруг снова бой? - И сразу, без

перехода: - Что с нашими ребятами в лесу? Как Олег?

Он ждал этого вопроса, понимал, что и Саша, и Князев с

тревогой ожидают его ответа - они же видели, как обрушили на

лесной остров огонь гвардейские минометы, - и не спешил с

ответом.

– Они погибли? - с тревогой и настойчивостью

допрашивала Саша.

– Неизвестно. Надо выяснить. Вот вернутся Думбадзе и

Экимян, и я пошлю их, - сказал он мрачно, пряча унылые

глаза.
– Ждать? Когда это будет?
– возмутилась Саша.
– Да я

пойду сейчас, засветло. Я знаю дорогу, я была там.

Она смотрела на него осуждающе, строго, остро, в то же

время в ее глазах светилась мольба.

– Одной нельзя, - сказал он отрешенно.

– Разрешите мне с Александрой Васильевной, - попросил

Князев. - Мы возьмем еще двух бойцов. Александра

Васильевна права: лучше пойти засветло.

Он не стал возражать. И даже Колю отпустил. На КП

возвратился один. Там его ждали только что прибывшие

Брусничкин и Судоплатов. Оба были довольны - отряд успешно

выполнил боевую задачу. Один танк подбит из

противотанкового ружья и затем подожжен бутылкой с горючей

смесью, другой подбит противотанковой гранатой. Экипаж

сдался в плен.

Глеб молча, с отсутствующим взглядом слушал

Брусничкина и Судоплатова, и, только когда Леонид

Викторович сказал о спасении Москвы, глаза его потеплели, в

них появилась какая-то живинка. Но она тотчас же исчезла, как

только Судоплатов сообщил, что в бою с танками тяжело

ранен Думбадзе.

– Он будет жить, Иосиф?
– спросил Глеб.

– Рана серьезная. Ему сделают операцию, - ответил

начальник штаба.

– Товарищи, не знаю, как вы, а я проголодался, - вдруг

оповестил Брусничкин и поднялся, прокричал за брезентовый

полог: - Егор! Чумаев, как там дела с обедом? Сегодня нам

полагается двойная порция.

Чумаев привес копченой колбасы, мясных консервов,

полбуханки черного хлеба и спирт, сказал:

– Горячего не будет: кухню разбомбило.

Все принесенное он положил на ящик и молча вышел.

Глеб от еды отказался. Он вышел из блиндажа и, стоя на

снегу, сквозь вечерние сумерки всматривался в сторону леска

Сухова. "Если, ко всему прочему, я сегодня потеряю еще и

Сашу с Колей, то вообще останусь один", - подумал он. Почему

один он не спрашивал себя. Стоял долго, пока мороз не

прогнал его в блиндаж. А через полчаса появились Князев,

Саша, Коля и Олег. Глеб точно воскрес - он с размаху обнял

щупленького смущенного командира взвода, прижался к его

небритой щеке и сказал:

– А я тебя, грешным делом, в мыслях похоронил. Теперь

тебе долго жить - до полной победы. Вот за это мы сейчас и

выпьем. Где там Егор? Кирилл Степанович, организуйте,

пожалуйста. За победу!

В это же самое время командарм Говоров докладывал

генералу Жукову итоги двухдневных боев за Акулово: подбито

и сожжено двадцать три фашистских танка, одиннадцать

захвачено в целости и исправности, сбито пять самолетов

врага, подбито и захвачено много другой техники и вооружения.

Наступление противника на левом фланге пятой армии

приостановлено.

Это было 2 декабря. А 5 декабря в дневнике генерала

Гальдера появилась краткая, но исчерпывающая запись: "Фон

Бок сообщает: силы иссякли. 4-я танковая группа завтра уже

не сможет наступать".

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Весь день мела поземка, покрывала белым саваном поле

битвы, усеянное трупами пришельцев, которые некому было

закопать в чужую для них, скованную морозом и одетую в

снежную шубу землю. Под вечер 12 декабря ветер немного

приутих и мороз приослаб, но повалил хлопьями снег, густой и

липкий. Вездеход командующего пятой армией генерала

Говорова с немалым трудом пробирался по разрыхленной

дороге, загроможденной брошенными немцами орудиями,

подбитыми танками, остовами сожженных автомашин и

раздавленных мотоциклов. Жуткая картина побоища должна

была бы радовать командарма, потому что это впечатляющее

зрелище разгрома гитлеровцев создала здесь его армия за

пять дней наступательных боев. Это о его армии говорилось в

сводке Совинформбюро: 6 декабря войска генерала Говорова

прорвали оборону пехотных дивизий немцев и заняли районы

Колюбакино, Локотня. А в "Правде" только что напечатана уже

вторая статья генерала Говорова, в которой командарм

делился опытом последних оборонительных боев на подступах

к столице. В ней он писал, в частности: "Наиболее тяжелыми