Бородинское поле

победителя и затем пьянеть от грабежа и насилия, не ушел от

справедливого возмездия. Но в эту минуту Говоров подумал о

нем как о юноше, у которого где-то в далекой и проклятой

Германии были мать и отец, были родные и близкие, были

любовь и мечта. В душе генерала с новой силой вспыхнул гнев

к сидящим в далеком Берлине маньякам, которые ради своего

тщеславия и бредовых идей походя играют человеческими

жизнями.

– Довоевался, - весело сказал адъютант командарма,

сверкнув бойкими глазами в сторону примерзшего к лафету

солдата.

Говоров в ответ пробормотал что-то невнятное и, круто

повернувшись, пошел прочь. Он хотел было быстрее сесть в

свой вездеход, но тут на глаза ему попался боец-подросток,

почти мальчик, в белом маскхалате, надетом поверх ватника, в

больших валенках и таких же - не по его росту - меховых

рукавицах. Пришло на ум некрасовское "мужичок с ноготок".

Серая ушанка, сбитая набекрень, и трофейный автомат на

шее придавали пареньку бравый и забавный вид. Говоров

приказал адъютанту позвать мальчонку. И хотя командарм был

в обыкновенном солдатском полушубке и простой цигейковой

шапке-ушанке, быстро подбежавший к нему парнишка, сняв

рукавицу и лихо приложив обнаженную руку к нахлобученной

на лоб шапке, чеканно доложил:

– Товарищ генерал, ординарец подполковника Макарова

боец Фролов прибыл по вашему приказанию.

– Почему ты решил, что я генерал?
– добродушно спросил

Говоров, бросив скользящий осуждающий взгляд на своего

адъютанта.

Парнишка правильно понял этот взгляд и, чтобы не

подводить командира, сказавшего, что его вызывает именно

генерал, ответил, нисколько не смущаясь:

– По вездеходу, товарищ генерал. На такой машине

только большое начальство ездит.

"Находчив", - тепло подумал Говоров, припоминая

фамилию Макарова. Спросил:

– Артиллерист, значит?

– Ага, - совсем уже не по-военному ответил Коля Фролов.

– А где твой командир? Подполковник Макаров?
– уточнил

командарм.

Теперь он уже понял, о каком Макарове идет речь.

– Они там, в штабе...
– Коля махнул рукой на одинокую

избу, возле которой толпились военные, дымила походная

кухня и стояло несколько артиллерийских лошадей.

Это было кстати. Именно он, Глеб Макаров, уже не

подполковник, а полковник, нужен был сейчас Говорову.

Напоминание о командире артполка возвращало мысли

командарма к последним боям за Акулово, порождало чувства

огорчения, досады и запоздалого раскаяния. Главная тяжесть

тех боев легла на плечи 32-й дивизии, и, как обещал тогда

Полосухин, его воины до конца исполнили свой долг. Но цена

была слишком велика, дивизия настолько обескровлена и

обессилена, что без пополнения и отдыха не в состоянии вести

успешного наступления. 32-ю поддерживал артиллерийский

полк Макарова. Командарм хорошо знал Глеба Макарова еще

по боям на Бородинском поле как умелого, инициативного,

боевого командира. Полк этот числился в армейском резерве,

но все время оборонительных боев за Москву он был подчинен

Полосухину и на своих плечах вынес большую часть танковых

ударов врага.

Под Акулово один наш атакующий стрелковый батальон

в самый ответственный, решающий момент залег под

пулеметным и артиллерийским огнем двух немецких танков,

стрелявших из-за укрытия. Говоров в это время находился на

НП Полосухина. Он слышал, как командир 32-й дивизии по

телефону приказал Макарову уничтожить эти танки. В полку

Макарова запас снарядов был на исходе. Полосухин об этом

знал. Глеб приказал батарее Думчева открыть огонь по

невидимым для артиллеристов танкам, напомнив при этом об

экономии снарядов. Слабый огонь батареи, притом по

закрытой цели, был малоэффективен, батальон, зарывшись в

снег под огнем врага, нес ощутимые потери. Полосухин

нервничал, он понимал, что Макаров экономит снаряды, а

командарм, с тревогой наблюдавший за боем, пришел в

сильное раздражение и глухо возмущался слабым огнем

артиллеристов. Полосухин снова позвонил Макарову и

потребовал усилить огонь.

– Изо всех орудий, - громко и сердито сказал Говоров. И,

решительно взяв у Полосухина телефонную трубку, заговорил

грозно и отрывисто: - Вам, Макаров, не полком командовать, а

богадельней! Вы меня поняли? Вам приказано уничтожить

вражеские танки. За это вы головой своей отвечаете. А вы

немцам пятки щекочете.

– Разрешите объяснить, товарищ...
– начал было Глеб.

Но Говоров резко оборвал его:

– Выполняйте приказ, объяснять будете потом.

И с грохотом бросил трубку. Он был бледен, злой свет

вспыхнул в его глазах. Такое с Леонидом Александровичем

случалось редко. Мрачный и молчаливый, он умел владеть

собой даже в минуты острого напряжения. Человек властного

вида, но доброй и чуткой души, он отличался большой

терпимостью. Но тут сорвался.

Глеб понимал состояние командарма, как понимал и то,

что даже вдвое плотный огонь не гарантирует уничтожение

двух танков. Тогда он приказал командиру батареи капитану

Думчеву выдвинуть два орудия на прямую наводку, чтобы

ударить по танкам, положившим в снег батальон пехоты и

сорвавшим нашу атаку. По глубокому снегу под огнем врага

шли артиллеристы на прямую наводку, погоняли лошадей,

толкали орудия, падали и поднимались, не обращая внимания

на, свист пуль. Они смирились с мыслью о смерти и думали