Бородинское поле

Мне кажется, славяне никогда не нападали на немцев и не

угрожали им.

– Это в общем так, все верно. Но славяне

многочисленны. Они - непосредственный сосед германцев и

владеют огромной территорией с несметными природными

богатствами, чего не хватает немцам...

– Жизненного пространства, - презрительно усмехнулся

Говоров и тут же спросил: - Ну а евреев? Они же не столь

многочисленны, как славяне.

– Там другая причина, - ответил Гальвиц. - Гитлер

ненавидит их как своих конкурентов. Ведь они считают себя

особой, богом избранной нацией и тоже претендуют на

мировое господство.

– Вы нацист? - Говоров испытующе уставился на

Гальвица.

– Формально я состою, в партии, но по убеждению - нет.

– А вы не считаете, что вы изменили своему фюреру и

Германии?

Вопрос этот, видно, несколько смутил доктора истории.

Лицо его невольно зарделось, губы задрожали в жалкой

улыбке. Ответил, выплевывая жеваные слова:

– Я никогда не был поклонником Гитлера и никогда не

ставил знака равенства между ним и отечеством.

Чувствуя себя уязвленным и подавленным, он опустил

глаза и склонил голову. Он понимал свое положение и, надо

думать, жестоко страдал. Не меняя позы и не поднимая

головы, он произнес тихо и с чувством:

– Прошу вас поверить в искренность моих слов.

Леонид Александрович, внимательно наблюдая за

Гальвицем, задавал себе вопрос: искренне тот говорит или

играет, спасая свою шкуру? Решил: пожалуй, искренне. После

долгой паузы спросил по-немецки:

– А скажите, герр доктор, среди офицеров и генералов

рейха есть такие, которые смотрят на события вот так же, как

вы, то есть разделяют ваши взгляды?

Гальвиц устало поднял голову, медленно и задумчиво

посмотрел в пространство. Ответил тихо и грустно:

– К сожалению, немного. Но после этого поражения их

становится больше. С каждым днем. И генералов, и офицеров.

Начинают думать. В частности, генерал-полковник Гёпнер. Я

его хорошо знаю.

– И что же, по-вашему, командующий танковой армией,

любимчик Гитлера, не верит в победу? Делает дело, в которое

не верит?.. Я так вас понял?

– Не совсем так, господин генерал. Гёпнер не верит в

военный талант Гитлера.

Говоров знаком приказал увести пленного. Затягивать

разговор не было времени и смысла. Затем с членом Военного

совета и начальником штаба армии они обсуждали положение

в свете того, что сообщил Гальвиц. Да, в результате нашего

наступления, стремительного форсирования Москвы-реки и

овладения Колюбакино над девятым армейским корпусом

фашистов нависла угроза полного окружения. Немцы это

понимают. Видно, не очень считаются с категорическим

приказом фюрера оборонять каждый метр, если командующий

четвертой танковой армией генерал-полковник Гёпнер отдал

приказ на отход. Возможно, с разрешения Клюге или самого

Гитлера.

Говоров пригласил к себе начальника разведки. Сведения

Гальвица об отходе четвертой танковой подтверждались. Надо

бы сообщить об этом в штаб фронта. Но прежде надо быть

уверенным в достоверности сведений о приказе Гёпнера.

Гальвиц внушал ему доверие, но он мог быть плохо

информирован. Говоров позвонил генерал-майору Орлову -

командиру мотострелковой дивизии, наступавшей на главном

направлении. Тот доложил, что дивизия ведет ночной бой,

медленно продвигаясь вперед: на всех участках противник

оказывает серьезное сопротивление.

Только закончил разговор с Орловым, как позвонил его

сосед - генерал-майор Лебеденко, командир стрелковой

дивизии. Полки Лебеденко также продвигались с боями.

Противник на отдельных участках бежит, бросая технику и

оружие. Есть пленные.

Далеко за полночь командарм позвонил начальнику

штаба фронта, доложил обстановку и сообщил о приказе

генерала Гёпнера. Василий Данилович Соколовский сказал,

что штаб фронта уже имеет эти сведения, и тут же предъявил

свои претензии: командование фронта считает, что темп

наступления пятой армии слишком замедлен. Генерал Жуков

недоволен и спрашивает: почему до сих пор не введен в бой

кавалерийский корпус Доватора?

Говоров сказал, что наступление кавкорпуса намечено на

завтра, и, вспомнив, что сейчас уже глубокая ночь,

поправился: точнее, уже сегодня. Потом вместе с членом

Военного совета и начальником штаба армии, склонясь над

оперативной картой, обсуждали положение дел в секторе

своей армии.

Усталость брала свое, сон одолевал, и, порешив все

первостепенные вопросы, командарм позволил себе часок-

другой вздремнуть. Но как только голова его коснулась

подушки, Леонид Александрович понял, что сразу не сможет

уснуть, что тот сон, который атаковал его полчаса назад,

теперь отступил, а на смену ему подкрались подстерегавшие

его мысли о недавнем разговоре с немецким доктором

истории. Казалось, ничего такого особенного не услышал он от

Гальвица, и мысли его не были новы для Говорова, но то, что

он слышал их из уст врага, немца, фашиста, беспокойно

отзывалось в душе и наводило на размышления. Сила духа,

нравственное превосходство - вот главный фактор в победе.

Размышляя об историческом прошлом своего народа, о

героических традициях, Леонид Александрович вдруг нашел

образное сравнение: история нации - это все равно что корни

дерева. Чем глубже и сильней эти корни, тем могущественней