Бой на Мертвом поле
Шрифт:
Через полчаса Арефьева повезли в операционную. Он не хотел умирать, но наркоз, словно внезапная смерть: только что человек ощущал мир, слышал голоса людей, обонял ионизированный воздух операционной, жмурил глаза от нестерпимо яркого света и вдруг -- провал, темнота, абсолютное безмолвие.
Но когда он пришел в себя и почувствовал, что его увозят из операционной, его охватила паника. Ему показалось, что он тут был всего лишь несколько минут, за которые никакую операцию сделать, разумеется, невозможно. Он раскинул по сторонам руки и когда тележка, на которой он лежал, стала выезжать из операционной, он мертвой хваткой уцепился за косяк дверей и не отпускал его. Над Арефьевым наклонился ассистирующий хирург
Над ним появилось лицо Златы, на котором лежала печать смятения. И он понял: все его надежды на операцию напрасны, хирургический нож ничего не изменил...
Пока к нему в палате присоединяли систему, Злата, в кабинете хирурга, пыталась узнать о результатах оперативного вмешательства. Врач жадно курил, пальцы его мелко вибрировали.
– - У вашего супруга был гнойный рефлюкс-пиелонефрит и этим все сказано. Следствие -- склероз почечного синуса...
– - Эти слова мне ни о чем не говорят...Что с почкой -- вы ее удалили или же...
– - К сожалению, у нас не было выбора. Или это или отек легких с последующим отеком мозга и так далее. У него... злокачественная опухоль и операция -- это единственный наш шанс...
Злата отвернулась к окну и горько заплакала. Утешительные слова врача на нее не действовали. Она их просто не слышала.
В тот же день, когда наркоз у Арефьева стал проходить, ее пустили к нему в палату. На нее смотрело бледное, с желтым отливом лицо. Глаза его не скрывали боли и отчаяния, однако паники в них не было. Сквозило ледяное понимание случившегося.
– - Я обо всем догадываюсь, -- сказал он.
– - К концу операции, сквозь наркоз, я слышал их разговор... Ничего, бывает и хуже, верно?
Она закивала головой, по щекам полились слезы. Он взял ее за руку.
– - Пока я находился здесь, мне кто-нибудь домой звонил?
– - спросил Арефьев.
Злата насторожилась. Этот вопрос ей не понравился, ибо врать она не умела, а говорить правду было неуместно.
– - Воробьев с Чугуновым все разговоры записывали на пленку. Они тебе все сами расскажут. Приходил пастух Петр, спрашивал, предлагал завотеделением свою кровь...
Дальнейший разговор не имел продолжения -- зашедшая в палату медсестра, очень деликатно, попросила Злату оставить больного в покое.
На второй день в больницу приехал Шедов. Разговор между ними состоялся основательный -- о жизни и смерти. Затронули и тему Расколова, и Арефьев рассказал о нападении на его дом.
– - Мои близнецы ждут в машине, -- сказал Шедов.
– - Если хочешь, я их тебе оставлю.
– - Говоришь, надежные хлопцы?
– - В каком-то смысле героические...Они в августе 91-го выводили Ельцина с Лужковым из подвалов Белого дома... Они подземную Москву знают лучше своей квартиры...А потом после победы над путчистами Бронька стоял рядом с будущим президентом на балконе дома правительства и держал перед ним пуленепробиваемый щит.
– - Говорят, из гостиницы "Мир" кто-то стрелял по Ельцину...
– - Да, пуля попала в щит и Бронька не растерялся: мгновенно повалил Ельцина на пол и накрыл его щитом...Вторая пуля угодила парню в плечо...
– - Я думал, что это пустая молва, треп...
– - Этот инцидент был засекречен, чтобы не вызывать аппетит у потенциальных киллеров...
Арефьев поморщился, отлежал бок, но повернуться у него не было сил.
– - Я тебе уже говорил: твои ребята мне понравились, но ты все же определись с Буханцом, он где-то в коридоре дежурит. А лучше всего побеседуй с моим начальником безопасности Воробьевым...Подожди, не перебивай. К сожалению, мои физические дела далеко не блестящи и я прошу тебя только об одном...У Златы, кроме меня, никого
больше нет...и она беременна...Шедов заметно занервничал.
– - Не паникуй, Гера, не все так страшно, как нам порой кажется. По собственному опыту знаю, когда лежишь в реанимации, все кажется безнадежным.
– - Конечно, не страшно, -- Арефьев провел языком по пересохшим губам.
– - Но я бы не хотел, чтобы мои финансовые проблемы легли на ее плечи. Поэтому...
– - Арефьев повернул голову к окну, справляясь с затрудненным дыханием, -- Поэтому, пожалуйста, позаботься о нотариусе, все мои дела должны быть упорядочены...Я хочу составить завещание...
Шедов поднялся с табуретки.
– - У меня тоже сегодня непростой день, похороны зятя, -- Шедов взглянул на часы.
– - Ехал парень на "жигуленке" на работу и за рулем стало плохо. Хроническая аритмия сердца. Вылетел на встречную полосу и лоб в лоб с пятиосным трейлером. Это не поддается никакому описанию...
– - Где хороните?
– - На Миусском кладбище, там лежат все наши родственники. Когда-нибудь и я там буду лежать... В крематорий не хочу, пусть хоть косточки живут на земле...
– - А меня сожгите, я боюсь сырости и одиночества.
Выйдя из палаты, Шедов нос с носом столкнулся с Буханцом. Они поздоровались и отошли к торцовому окну, в конце длинного коридора.
– - Как твоя рана, подживает?
– - Шедов был в курсе последних похождений людей Арефьева.
– - Затягивается, как на собаке...Как там шеф?
Шедов не хотел особо распространяться и потому ответил односложно:
– - Он человек сильный, как-нибудь выкарабкается...Кто здесь еще кроме тебя дежурит?
– - Борис, дышит на улице свежим воздухом. А что, есть проблемы?
– - У меня с Германом договоренность насчет коллективной безопасности...Расколов ведь не успокоится, пока мы ему не оторвем башку. Два моих племянника изнывают от безделья и при этом ничего не знают о страхе...
– - У нас действительно недобор в службе охраны, но этот вопрос надо решать с Воробьевым или в крайнем случае с Чугуновым. Могу дать номера их мобильников.
– - Спасибо, они у меня есть.
...Злата находилась у Арефьева до 22 30. Смочив мужу губы, она поцеловала его, поправила капроновую трубку капельницы и тихонько вышла из палаты. В коридоре она немного переговорила с Буханцом. Внизу, в холле, ее встретил Чугунов и проводил до машины.
Джип развернулся перед широким больничным крыльцом и Злата, сквозь лобовое стекло, окинула взглядом серый больничный корпус, и страдальчески вздохнула.
...Арефьеву после наркоза все время мерещились ностальгические видения. Как будто он в цехе -- просторном, светлом и шумном. С помощью тельфера он пытается снять с подставки первую, сорокакилограммовую ступень компресса. Подъемные стальные тросики до предела натянулись, ступень вибрирует, но не поддается. Ее титановые лопатки, словно лепестки ромашки, начинают одна за другой отваливаться и он даже слышит звон и думает, что надо бы убрать ноги и вообще что-то предпринять, чтобы лопатки не погнулись, ударившись о цементный пол. Он боится ответственности, потому что это военный заказ, компрессор, который он ремонтирует, используется на атомоносных бомбардировщиках и он, Арефьев, давал клятвенное обещание работать с полной отдачей и все производственные секреты держать в строгой тайне. Кругом него знакомые лица, но все заняты другими, более легкими ступенями, с меньшими лопатками и, кажется, никому до его проблем нет дела. Он начал звать на помощь, но в этот момент раздался страшный грохот -- это сорвалась с подставки и рухнула на жестяной поддон его первая ступень...Лопатки разлетелись по сторонам и он ощутил какую-то непреоборимую силу, потащившую его по полу, который вдруг превратился в сплошной ярко-глянцевый ледяной каток...