Брандвахта

— Ехал. Тот тип на «Камазе», который от вас с Шамилькой сумел сбежать. Я же понимаю, что если тут такая стрельба громыхала, и из приехавших только один возвращается, значит, это враг, которому нельзя позволить уйти. Вот я его и… встретил на дороге. А где сам Шамиль, кстати?

— В коридоре брандвахты холодный лежит. Тварь!

— Не понял.

— Понимай, не понимай, Дед, а именно он это всё устроил. Ребят подальше отослал, хотел, чтобы из мужиков только Васька остался, чтобы и запасы наши украсть, и девчонок продать. Да на его грех я ногу подвернул, и пришлось остаться вместо пацана. Он в меня стрелял из-за того, что я попытался ему дельце сорвать, я в него… А потом и этих встретил. А канонада… Это я девчонкам оружие раздал и велел просто в воздух палить, чтобы создать у шамилькиных дружков впечатление, что тут, на брандвахте, полным-полно бойцов.

Старый лишь покачал головой.

— Ну, и хитёр ты. Сильно зацепило?

— Фигня. Штук пять-семь дробин метров с тридцати пяти. Можно сказать, на излёте. Но больно, зараза! И кровит. Так что ты, дядя Ваня, переночуй сегодня у нас. Из меня сегодня охранник тот ещё. А сейчас ещё и морду начнёт разносить от этих ранок. Вдвоём как-нибудь до утра протянем, а там, глядишь, к завтрашнему вечеру и ребята вернутся. У нас с ними на семь вечера сеанс связи запланирован.

— Да останусь, конечно, раз такое дело. Что, не понимаю я, что ли, что надо? Так что иди, парень, иди. Пусть тебя перевяжут.

— Спасибо, дядь Вань. И ещё. Сможешь этих гавриков хотя бы в кучку стаскать? Я, как понимаешь, тебе, в этом деле не помощник. Мало того, что нога подвёрнута, так ещё часть дроби и в руку прилетела. Хорошо, хоть не в правую, и я дальше стрелять смог.

— Сделаю и это, — только крякнул старый.

26

Мою догадку о том, что Шамильку собирались кинуть, подтвердило полное отсутствие драгметалла и у «фиксатого» в карманах, и в его машине. Скорее всего, воткнули бы «перо» меж рёбер, когда он пустил бы «партнёров» на борт. А Юлька, вместе с прочими девчатами, пошла бы в качестве «живого товара». Для иных целей она им точно не нужна: кому сейчас требуются бывшие снабженки стройуправлений? Так что наши «коммерсанты» сами выбрали свою судьбу. И не известно, что для Фельдман было бы лучше: вот так, почти сразу, умереть, или на многие годы превратиться в «дырку» для желающих «помочить кончик». Впрочем, девка она была симпатичная, и имела вполне реальный шанс стать чьей-нибудь «штатной подругой». Но, как сложилось, так сложилось: при своей полной неопытности, Наташа умудрилась попасть из пистолета ей куда-то в район сердца.

Мерзко это всё, конечно. Насколько бы хитрожопым ни был Мусихин, но чтобы устроить вот такое… У меня просто в башке не укладывает, как можно было решиться на подобное. Ну, понимаю, украсть что-то и обеспечить «подушку безопасности» для дальнейшего существования. Но, сука, продать женщин, которые ему ничего плохого не сделали, это за пределами моего понимания. Включая практически ребёнка Риту. Он же не шестнадцатилетний пацан с куриными мозгами, а взрослый мужик, прекрасно осознающий, что будет с ними.

С Фельдман вопросов нет. Этот слащавый говнюк ей настолько засрал мозги, что она только про его «любовь» к ней и думала. Как раз тот случай, про которые говорят «влюбилась, как кошка». Поэтому для неё и не существовало ничего и никого важнее, чем «Шамильчик». И если он что-то решил сделать, то это для их общей пользы, это ради их совместного счастливого будущего.

То, что пыталась натворить эта парочка, подействовало угнетающе не только на меня. Все, оставшиеся на брандвахте, бродят, как пришибленные. Хотя, конечно, я могу и преувеличивать, считая, что мой «бабский батальон» переживает только из-за поступка Шамиля с Юлей. Его «личному составу», честно говоря, психологически досталось очень знатно. Тут и эта парочка, мимо трупов которых девчатам приходится ходить, и бой с чужаками, и осознание того, что их ждало, если бы тем удалось попасть на брандвахту. Да и страх перед тем, что, может статься, ещё не всё закончилось.

Самое грустное — драка, случившаяся между родственницами, Лилей и Риммой. Вафина настолько «тормознула», что пожалела «доброго начальника и такого красивого мужчину». Что ей проорала на языке предков Икрамова, я не понял, всё-таки я по-башкирски знаю лишь десятка два слов. Но подтвердила «аргументы» знатной оплеухой, переросшей в небольшую потасовку, так что другим пришлось их растаскивать и объяснять кладовщице, что ей готовил «добрый начальник».

— Слышала же, как они кричали, что нас отсюда увезут.

— Ну, да. Только я не поняла, что это про нас…

Ага! Про комарих, прилетающих по вечерам, чтобы попить нашу кровушку!

И вот тогда у недавней продавщицы киоска приключилась форменная истерика с рыданиями и сожалениями «я же не думала, что они такие».

А морду у меня, как я и предполагал, разнесло. Да так, что от левого глаза осталась узенькая щёлочка. Ни борозду от одной дробины, ни засевшую в мягких тканях вторую Надя «серьёзно» трогать не стала, просто обработав ранки перекисью водорода и зелёнкой. Так что я теперь выгляжу этаким американским «коммандос» монгольского происхождения, с зелёными полосами на морде. Даже не китайского, а именно монгольского, если судить по разрезу глаз. И руку пришлось «повесить» на перевязь, чтобы не тревожить те отметины, что прячутся под бинтами.

Положительный эффект от случившегося только в том, что все теперь слушаются меня с полуслова и даже не заикаются про то, что женщинам «не принято» такое делать. Больше ведь некому: я — «временный инвалид войны», Иван Романович — старик, у которого и без того дел по горло. Например, оружие чистить. Так что, как миленькие, и одежду с трупов снимали, и тела Юльки с Шамилем на «нерабочую» сторону палубы брандвахты тащили, и разбитое окно в одной из кают куском фанеры заделывали.

Андрей перед отплытием «сладкой экспедиции» настроил рацию брандвахты на нужную волну, так что мне достаточно было просто включить её питание, дождаться, пока прогреются лампы, и надеть наушники. А когда стрелки на часах показали семь, начать бубнить в микрофон: «Волгарь пятнадцать, ответьте базе».

— База, Волгарь пятнадцать на связи, — фактически моментально отозвались наушники голосом Григория.

— Гриша, позови к микрофону Данилыча.

— Он на берегу, готовится в Архангельское ехать.

— Надо, Гриша. Очень надо.

— Случилось что-то?

— Случилось. Так что пусть пулей летит.

Итог нашего получасового разговора с братом, в ходе которого я рассказал и о произошедшем, и об обстановке на брандвахте, и о догадках относительно аферы Мусихина, был следующим.

— Помочь вам мы ничем не можем. Мужики уже на заводе, а я с Серым готовы выехать в Архангельское. Но не это главное. До утра мы всё равно отплыть не сумеем. Гришка просто не сунется по темноте корячиться между отмелями. Мы и сюда-то по свету еле продрались. Так что народ будет всю ночь пахать, а с рассветом тронемся в путь.

— Значит, на заводе всё-таки что-то осталось?

— Осталось. Далеко не столько, сколько обещал этот урод, и не в том ассортименте, на который мы рассчитывали, но кое-чем есть поживиться.

— Местные не залупались?

— Решили проблему. Вернёмся — расскажу.

Понятно. Значит, и там без подставы не обошлось. Откровенно говоря, если бы не тупой просчёт Шамильки с возможностью кидка «торговыми партнёрами», то его предусмотрительностью в планировании этой операции можно было бы восхититься. И здесь собирался навариться по максимуму, и уплывших ребят постарался подставить. Или у него и на случай проблем с расчётами имелся какой-то козырь в рукаве? Теперь уже не выяснить.