Брат берсерка

– Говори, что хотела сказать, – нетерпеливо бросил сверху Харальд.

– Я… – Асвейг хрипло выдохнула, выплюнула кровавый сгусток. – Я хочу объяснить. Меня тоже покусали крысы, дротнинг. Это колдовство – но не мое. Кто-то хотел навредить мне, вот и... сначала убили мою мать,теперь хотят убить меня...

– Врешь, - спокойно сказал Харальд над головой у Забавы.

И она, не удержавшись, вскинула голову. Быстро посмотрела на мужа. Лицо его закрывали тени, глаза горели из сумрака двумя серебряными камушками – ровно, ярко.

– Это правда, – немного невнятно прохрипела Асвейг, не сводя с Забавы загнанного взгляда. – Кто-то наслал крыс, чтобы они покусали всех женщин… и вы заподозрили нас с сестрой. Но целью была не ты, дротнинг – а я. Моя мать видела вещие сны. Я тоже видела сон, в котором Ёрмунгардсон победил всех своих врагов. Поэтому мой отец приплыл сюда – чтобы встать на сторону победителей. Но у меня могут быть и другие сны. Кто-то не хочет, чтобы я о них рассказала…

– Кто?
– коротко спросила Забава.

Асвейг болезненно скривилась. Пробормотала:

– Жрецы из Упсалы. Они не любят женщин, которые видят то… тo, что будет. То, что случится. Им самим не дано…

– А что ж на тебя этих крыс раньше не наслали?
– спросила Забава.

И голос её прозвучал уже строже.

– Сон про победу твоего мужа был моим первым вещим сном, - хрипло проговорила Асвейг. – Потом отец увез меня сюда. Но люди слышали, как я рассказывала отцу про сон… и пошли слухи. Пощади, дротнинг. Моей смерти хотят в Упсале! теперь и твой муж. Но это не я…

На мгновенье в опочивальне установилась тишина. Харальд с Кейлевом молчали.

Они не верят, поняла Забава. Просто терпеливо ждут, когда она устанет задавать вопросы – и уйдет.

если свейг не врет, подумала она вдруг. Если у неё действительно был вещий сон? И ведь дочек Гунира тоже покусали крысы. Кейлев сам объявил об этом, как только пришел в главный дом, по приказу Харальда.

Забава судорожно вздохнула. Спертый воздух в опочивальне пах кровью, светильники, горевшие на полках, бросали на все неверные тени. Окровавленный подбородок свейг мелко дрожал – а может, ей это только казалось…

– Значит, ты знаешь, что крысы – это колдовство, - проговорила Забава, не сводя глаз с дочки Гунира. – И тебе известно, что жрецы хотят тебе навредить, даже убить – вот и послали крыс. Так что это за колдовство, Асвейг? Откуда ты о нем знаешь? И что будет с теми, кого покусали крысы? Мы все умрем?

Глаза свейг на долю мгновенья сузились, взгляд метнулся к Харальду. Окровавленные губы дрогнули, приоткрыв зубы, усаженные по деснам багрoвыми сгустками.

Но следом дочка Гунира снова посмотрела на Забаву. И снова с мольбой.

– Говорят, жрецы Одина понимают язык зверей. Как… как дин. Если крысы покусали людей,то натравить их могли только они. Это их след… наверно, мы все умрем. Они не могут оставить меня в живых. Это все, что я не знаю!

Харальд, стоявший рядом, коротко, приглушенно xмыкнул. Кейлев безмолвствовал.

Забава снова вздохнула. Подумала с горечью – что-тo тут нe то. Уж больно похоже на то, что Асвейг тянет время. Наверно, испугалась, что Бреггу вынесут из опочивальни, и Харальд, оставшись с ней наедине, опять примется пытать.

Младшая дочка Гунира что-то знает, это ясно. Но о главном – что за колдовство, что будет с укушенными – говорить не хочет. Вместо этого рассказывает то об одном,то о другом. Вещие сны, жрецы Одина, говорящие на языке зверей…

Округлость живота внезапно показалась Забаве тяжелой.

И я тоже только время зря тяну, как-то отстраненно, холодно мелькнуло у неё.

отела что-то узнать – да не вышло. Хотела девок пожалеть – да не судьба. Асвейг правды не говорит, а узнать, что грозит ребенку, нужно…

И пугливо прошла в уме мысль – значит, пытки?

Асвейг не зря такую лютую боль терпит, молча ответила себе Забава. й смерть от колдовства не грозит, иначе рассказала бы все, что знает. Зачем скрытничать, если все одно помирать?

вот если умереть должен кто-то другой, да еще – жена Харальда…

Тогда Асвейг надо молчать. Потому что Харальд, узнав все, казнит её страшной смертью.

Если меня ждет смерть, подумала Забава,то я и ребеночка унесу с сoбой в могилу. За себя и то простить нелегко. А за нерожденное дитя как простишь?

н ведь даже белого света еще не видел. Травы не топтал, ни разу не засмеялся, не заплакал…

ана на ноге вдруг заныла. Забава, выдохнув, встала. Бросила, глядя на дочку Гунира сверху вниз:

– Умей жрецы Одина делать такое – крысы покусали бы хирдманов аральда. Если все они умрут, то люди перепугаются. И многие поверят в то, о чем болтают в ваших краях. А войско моего мужа сразу станет меньше.

Асвейг cмотрела по-прежнему умоляюще. Зеленые глаза были широко раскрыты, белки поблескивали на свету, и кровяные жилки в них полопались. И несмотря на жалость, Забаве почему-то стало не по себе. Руки сами потянулись к животу – чтобы прикрыть его от взгляда свейг.

– У тех, кто сидит в Упсале, главный враг Харальд, – выдохнула она.
– Не ты, Асвейг. Вы сами привезли нам вести об этом. Это Харальду должны вредить – а не тебе с твоими снами, которые то ли были,то ли нет. Харальду… и мне.

на повернулась к Харальду. Муж чуть вскинул голову,и теперь половину его лица заливало желтоватое сияние,текшее от светильника. Глаза все так же горели – но с той стороны, куда падал свет, блеск серебра смягчался.

– Она тебе хоть что-нибудь сказала? – коротко спросила Забава.

Харальд молча качнул головой.

– Стой, дротнинг! – прохрипела Асвейг. – Я все скажу… послушай!

Ребенок, гореcтно напомнила себе Забава. Вот о ком теперь надо думать.

– Могу я поговорить с их рабынями?
– уронила она, глядя на мужа и стараясь не прислушиваться к тому, что бормотала Асвейг.

И добавила, ощутив себя виноватой перед аральдом, который с самого начала предупреждал, что правды ей не скажут:

– Может, хоть прислужницы что-то скажут…