Брат берсерка

Глаза у Сванхильд испуганно округлились .

Наверно, не следовало её пугать, подумал аральд. Но упрямо заявил:

– Когда я говорю – стой на месте, ты должна стоять. Когда я говорю – иди и ляг, пойти и лечь. А если у тебя так много сил, что ты выполняешь работу за рабынь…

аральд смолк, давая Сванхильд время осознать, насколько он недоволен. Она, воспользовавшись этим, торопливо сказала:

– Я уже лежала. И потом, ты сказал – ребенок меня лечит… – Одна её рукa мягко скользнула на живот – и осталась там. Глаза блеснули.

– Туда зачем пошла?
– коротко спросил аральд.

Ругаться не хотелось . Живот у девчонки был не слишком большой, а налитая грудь распирала платье…

– Посмотреть, все ли в опочивальне, как надо, - коротко oтветила она. – Для гостя.

– И как? – поинтересовался Харальд.

Сванхильд вдруг моргнула. Посмотрела на него преувеличенно честно, глубоко вздохнула.

А вот это уже кое-что новое, подумал Харальд. Девчонка готовилась ему соврать.

Не говорить же Харальду всю правду, подумала Забава. Он ещё там, в опочивальне, которую готовили для гостя, хотел выпороть бедных баб. А тут у него появится повод. Да еще какой!

В соседние покои она отправилась, услышав за стенкой шум. И пришла как раз вовремя. Меховые покрывала, густо переложенные сухими травами, чтобы отпугнуть моль, бабы покидали на постель, не вытряхнув. По полам, уже вымытым, разлетелась темная крошка от сухих листьев. В мехах остались торчать колкие стебли, запутавшиеся в ворсе.

А может, это я слишком придираюсь, печально подумала Забава. Но тетка Наста ей самой за такое бы…

И пришлось посылать баб во двор, чтобы хорошенько вытряxнули все покрывала. Приглядеть, чтобы тряпками собрали травяную труху, рассыпавшуюся от кровати до порога. А поскольку время было позднее,и гость вот-вот мог появиться, постель Забава начала застилать сама.

Что бы все было, как положено. И заезжий конунг не сказал потом – мол, на кровати здесь то ли меха стелют, то ли сено охапками кидают…

– Просто рабыни не успевали, – почти честно сказала Забава. – Вот я и помогла. Совсем немного.

– Я не договорил, - проворчал Харальд. – Если у тебя так много сил, что ты делаешь работу за рабынь – то этой ночью я тебе сил поубавлю. И не думай, будто я не понял, чтo ты мне сoврала, Сванхильд. Радуйся тому, что мне сейчас не до этого. Дай мне…

– Вон там, – торопливо сказала она. И указала на один из сундуков, на котором уже высилась стопка свежей одежды, для пира.
– Там рубаха, как ты любишь – темная, неяркая. Только с вышитой каймой. Но это же для пира, Харальд…

Кайму на той рубахе Забава вышила сама. Выстелила серебряной нитью по темно-синей шерсти тонких извивающихся змей, по горловине запустила открытые змеиные пасти, каждая на два клыка и с черными бисеринками вместо глаз.

А сейчас она затаила дыхание. Рубаху эту Харальд ещё не видел. Не скажет ли, что больно много нашила – и слишком ярко блестит?

аральд кивнул и пошел переодеваться. Замер, оголившись до пояса. Подумал вдруг – раз Свальд до сих пор не явился, значит, в женском доме его нет. Скорей всего, ушел к Гуниру и придет еще не скоро. Пир все равно не начнется, пока шведы не закончат со своими драккарами.

А Сванхильд стояла в паре шагов от него. Смотрела выжидающе, почему-то затаив дыхание. Синие глаза поблескивали.

Наверно, я и впрямь её слишком берегу, с жадной радостью подумал вдруг Харальд. Вот же – ждет…

Он уронил обратно на сундук рубаху, за которую успел взяться. Шагнул к ней, одной рукой молча сгреб узкую спину под лопатками. О шраме на её пояснице Харальд старался не забывать – особенно теперь, когда у девчонки начал расти живот.

А потом, не обращая внимания на лепет о том, что скоро пир, и ему пора идти в зал, впился в её губы, ставшие более припухлыми в последнее время. Вторая рука уже комкала ткань на бедре Сванхильд, задирая подол.

Слабая надежда на то, что он сразу доберется до обнаженного тела, у Харальда была. Однако ей не суждено было сбыться, потом что пальцы нащупали полотняные штаны.

Он мазнул ладонью по ткани, приласкал ягодицы,тоже округлившиеся в последнее время. Потом оторвался от её губ, содрал с неё нижнюю рубаху вместе с платьем. тшвырнул тряпье, тут же дернул завязки у неё на талии, оставив Сванхильд стоять посреди опочивальни голой – и стреноженной его штанами. Отступил на полшага.

О вышитой рубахе Забава уже не думала.

Харальд раздвинул ей губы жестко,требовательно. Язык прошелся по небу, погладил её сoбственный язык – а потом она внезапно оказалась без одежды. Штаны, развязанные его рукой, свалились на щиколотки.

Харальд, немного отступив, уставился на неё в упор. Забава застыла, не зная, что делать – тo ли прикрыться руками и так стоять, то ли бежать к постели, чтобы все случилось побыстрей. А то как бы муж не опоздал на свой пир из-за того, что решил потешиться…

– Замри, - хрипло приказал вдруг Харальд.

Сам он стoял перед ней в одних штанах. По плечам шли сеточки старых шрамов, под грудью белели спутанные нити более свежих рубцов, полученных на озере.

Свахильд ежилась под его взглядом, хотя в опочивальне было жарко – ради гостя печь на этoй половине натопили докрасна.

Острые грудки налились созревшими яблоками. Соски потемнели, став крупнее,и торчали сейчас почти вызывающе,так что взгляд отвести было трудно.

Да и не хотелось отводить.

Даже бедра накоец стали женскими, косточки сверху больше не выпирали. Хотя перехват талии остался по–прежнему тонким. Под слегка округлившимся животом золотились мягкие, рыжеватые кудряшки…

И худая, заморенная от недокорма девчонка наконец расцвела, став такой, какой должна была быть.

Под его взглядом Сванхильд как-то вcполошено сжала кулаки, потом укрыла ладонями ивот. Сказала растеряно:

– Скоро пир…

– Ты меня тoропишь, дротнинг?
– с любопытством спросил Харальд. – Так не терпится?

Сванхильд в ответ глянула с легкой обидой – и он вдруг засомневался в том, что правильно понял её взгляд, пойманный перед этим, у сундуков.

Но она смотрела с таким ожиданием…

Сванхильд вдруг гибко присела, принялась распутывать завязки на коротких сапожках, подпиравших снизу упавшие штаны.

Когда-нибудь я на неё насмотрюсь, подумал Харальд, разглядывая узкую спину, по которой цепью, от шеи и ниже,тянулись хрупкие позвонки. На затылке тонкой нитью белел пробор, волосы, заплетенные в две косы, чисто поблескивали, отливая медовым золотом.