Брат берсерка

– Гунир уже здесь, - сообщил Свальд. – Зашел в покой, отведенный для него. В главном зале ждут только тебя, чтобы начать накрывать столы. Зачем ты меня искал?

– Поговорим у тебя, – коротко бросил Харальд.

Свальд тут же развернулся, бодро затопал к своей опочивальне. Харальд, переступив порог следом за ним, плотно прикрыл за собой дверь. Спросил негромко, подойдя поближе к Свальду:

– Девки Гунира уже побывали здесь?

Брат пожал плечами.

– Да я их сам пригласил. Хотел посмотреть – вдруг начнут совать носы в сундуки…

– И как? – бросил Харальд.

Свальд ухмыльнулся.

– Брегга уложила получше золотые украшения, которые я когда-то привез с собой, как казну. Но в другие сундуки не полезла. Кстати, Гунир перед йолем возил трех девок – Бреггу, Асвейг и какую-то Труди – в Упсалу, чтобы закупить тряпки и бусы для приданого. Как будто он из походов всего этого не привозит. А остановились они в доме Ингви.

– Но девок, как я понимаю, Гунир так и не сумел просватать… – протянул Харальд.
– Раз приплыл сюда. Вот что, Свальд. Отдай-ка мне на хранение рукавицу Тора. Она ведь тут, в опочивальне?

Брат кивнул. Помолчал одно мгновенье, глядя на Харальда – и шагнул к одному из сундуков. Порылся в нем, развернулся, держа в руках мягкую, словно тряпочную, рукавицу, блеснувшую начищенным железом.

Харальд осуждающе качнул головой.

– Ты держал её здесь, в сундуке – но все равно притащил к себе девок?

– Поэтому и отдаю тебе с легким сердцем.
– Свальд нахально улыбнулся.
– Даже не буду спрашивать, где ты её спрячешь. Береги мою рукавицу, родич. Ты знаешь, как она мне дорога.

Харальд скривился, выдернул из рук Свальда мягкий, поблескивавший ком. Спросил напоследок:

– Ты ведь ходил за Гуниром к устью фьорда? Ничего нового там не услышал?

– Только пару новых ругательств, - объявил Свальд. – И все.

Следом он швырнул плащ на кровать, взялся за пояс…

Харальд мoлча вышел.

Оставшись одна, Забава умылась над ведром в углу. Потом расплела косы, принялась торопливо причесываться.

На пиры нартвежки ходят, распустив волосы – а прикрывают их, намотав на голову расшитые ленты в несколько рядов, лишь когда те редеть начинают. Это ей еще Рагнхильд говорила. И Гудню о том же сказала перед йолем.

Вот и я как знатная нартвежка, со смешком подумала вдруг Забава.

А следом вздохнула. Хоть и чужие тут края – а уже как свoи. Раза два она даже ловила себя на том, что думает не на родном наречии, а на здешнем, нартвегрском. И чужие слова появлялись в уме ловко, быстро. Словно сами выскакивали из памяти…

Потом Забава замерла над сундуком со своей одеждой, решив, что этим вечером надо нарядиться получше. ади пира печки в главном зале затопят, чтобы люди не сидели за столами в тяжелых плащах. А дочки заезжего конунга наверняка наденут самое лучшее. Брегга ради жениха, а Асвейг…

на быстро наклонилась к сундуку. Достала рубаху тонкого полотна, на груди, рукавах и по подолу расшитую почти сплошь – рукоделье жещин, что жили в женском доме крепости, оставшись без мужей и без родни.

По нежно-сливочной ткани золотистой шелковой нитью, мелкими стежками были выстелены завитки, в которых запутались неведомые звери со змеиными телами. Скалили пасти,тянули лапы, сплетались тонкими телами…

Ещё Забава выбрала платье из тяжелого шелка, светло-рыжего, охристого цвета, затканное золотыми нитями сверху донизу. С широкой каймой по подолу, вышитой все тем же золотом, густо, узорчато.

Задумалась на мгновенье – и достала украшения, завернутые в полотно.

А потом в дверь стукнули. Вошла Тюра с двумя рабынями, сказала с беспокойством:

– Сванхильд,ты говорила, что тебя тошнит. Как ты? Пoлучше? Мы поможем тебе собраться. Пир вот-вот начнетcя. И Кейлев сказал, что ты обязательно должна там быть…

– Я буду, – ответила Забава.
– Уже и одежду выбрала.

Тюра глянула на полотняный сверток в её руках. Одобрительно кивнула.

– Кейлев сказал – будет хорошо, если ты наденешь на пир подарки своего мужа. Чтобы он знал, как ты его чтишь. И чтобы гости видели, как ценит тебя конунг.

Забава улыбнулась . Пообещала:

– Они увидят, Тюра. Вы идите, я сама оденусь .

– Нет, так не годится, – решительно заявила жена Ислейва, напомнив вдруг Гудню.
– Я останусь . Ты в тягости, мало ли чтo. Рабыни оботрут тебя водой с благовониями. Чтобы твой му, даже не глядя в твою сторону, знал, что ты рядом. И пора бы, Сванхильд, завести себе девок, которые будут прислуживать тебе постоянно, с утра до вечера. Я знаю,ты предпочитаешь все делать сама, но срок у тебя уже не маленький. Кейлев велел передать, что он подобрал пару рабынь Послушных, крепких, но не вертлявых. Из тех, что сами рожали.

До этого ли мне сейчас, подумала Забава.

Но подчинилась, когда рабыни подступили к ней – и в четыре руки принялись раздевать.

Харальд занял свое место за хозяйским столом. Кивнул Гуниру, вошедшему в зал следом за ним, на стул справа.

Гость опустился на сиденье. Сказал, откинувшись назад и посмотрев на Свальда, разместившегося слева от родича – через одно место, оставленное для Сванхильд:

– Позволь, конунг Харальд, чтобы Брегга сегодня села рядом с женихом. Ярлу Свальду пора привыкать делить с ней хлеб и эль.

Харальд, не меняясь в лице, подумал – вот только тогда я не смогу свободно говорить со Свальдом….

Впрочем, справа сидит Гунир, так что за словами все равно придется следить.

Хотя в этом есть смысл, решил Харальд, ощутив неожиданное веселье. Пусть-ка Свальд узнает новости, касающиеся его опочивальни – и его наложницы – сидя рядом с Бреггой.

– Ты прав, конунг Гунир, – спокойно ответил он. – Рядом со Свальдом должна сесть та, что скоро станет его женой.

Договорив, Харальд покосился влево – и полюбовался на немного натянутую улыбку брата, который все это слышал.

В зал, уже наполовину полный, продолжали заходить люди. Столы, чтобы все смогли уместиться, пришлось поставить не вдоль стен – а тoрцом к ним, поближе друг к другу. Так что посередине зала остался лишь неширокий проход. Там, где не хватило столов, на спешно сколоченные козлы уложили широкие доски.

И едва зал заполнился, вошли Брегга с Асвейг. Обе скинули плащи еще у входа. В свете факелов блеснуло темно-красное, винного оттенка, густо затканное золотом платье Брегги. Изумрудные подвески на гривне, тонкой дугой примостившейся между двух золотых брошей на груди, подрагивали на каждом шагу – красиво, зазывно, подчеркивая налитую пышность тела.