Братство дороги

Я с ненавистью уставился на трубки, пытаясь не позволить снадобьям вновь утащить меня в пустоту. Внезапно накатила слабость, белизна потолка заполнила мое сознание.

Погружение.

Когда деревья остались позади, я почувствовал, что погружаюсь в белые объятия. Наст был слишком тонким, чтобы удержать вес человека, а под ним скрывались холодные мягкие глубины, в которых можно утонуть. В сугробе человек достаточно быстро потеряет последнее тепло, увидит, что силы его на исходе, что снег стал почти теплым, как колыбель, в которой он мог бы расслабиться или даже вздремнуть, лишь мгновение, чтобы прийти в себя.

– Держи!

– Хакон протянул мне топорище, за которое я ухватился, и он смог вытащить меня на твердую почву.

– Растолкуй еще раз, зачем мы вышли из леса?
– спросил я окоченевшими губами. Слова прозвучали невнятно. По крайней мере, зубы перестали стучать, казалось, это должно было радовать. По холмам гулял ветер. В лесу же его приглушали деревья.

– Нет укрытия лучше пещеры, - подтолкнул меня Хакон.

– Пещера? Где?
– Мне мало что было видно сквозь снежные вихри и тьму. Я пообещал Синдри, что после похода в Ренар верну его кузена живым. А пока выходило, что это Хакон меня спасает.
– И где, черт возьми, мой конь?

– Там, где и мой, - в лесу. Я увидел свет. Мы идем посмотреть, что там. Вспомнишь, когда согреешься.
– Хакон двигался быстрыми шагами, я ковылял следом.

– Пещера? Там могут быть медведи!
– Я вспомнил того медвежонка с красной мордой и золотоволосую девочку без лица. Мечи и топоры не могут сравниться с силой медведя. Пронзенное мечом насквозь, животное все еще может тебя убить, прежде чем поймет, что уже умерло.

– У медведей не бывает фонарей.
– Хакон вскарабкался на валун.
– Там! Я вижу его. Свет.
– Он соскользнул назад.
– Хотя на огонь не похоже.
– В его взволнованном тоне затесалась нотка беспокойства.

– К черту. Мне все равно.
– Я протиснулся мимо него, взбираясь вверх по склону.

Помедлив, он двинулся следом. Что ему еще оставалось, замерзнуть там до смерти? Ненастье застигло нас врасплох, злой выпад ранней зимы вслед уходящей мягкой осени.

Такие простые вещи часто валят нас с ног. Ежедневно этот мир вторгается в наши маленькие мечты о мощи и славе, и это нас убивает. При всей моей образованности и мастерском владении мечом, принц Анкрат может умереть от кашля, подхватив простуду, или подавиться рыбьей костью, или замерзнуть на одиноком склоне во время чудовищной вьюги, так же, как любой другой человек.

Как только я поднялся на склон, сразу увидел и свет, и обещанную пещеру. Зрелище приковало мое внимание. Свет горел за зияющим входом в пещеру, но как только мы приблизились, второе свечение начало распространяться по склону перед нами. Словно пловец, всколыхнувший поверхность реки, от земли поднялся дух женщины. Она заметалась по заснеженным скалам. Туда и обратно перед зевом пещеры. Каждая ее черточка источала свечение, лицо - маска смерти, зияющий рот. Она перенеслась ближе, бледные космы ее волос и обрывки одежды не шелохнулись, несмотря на неистовствующий на склоне ветер. Снег под нею светился, от чего каждая неровность на буграх и кочках отбрасывала черные тени, которые вращались, разбегаясь прочь, когда она двигалась, словно подсказывали нам множество направлений для бегства.

Позади себя я почувствовал движение. Это Хакон развернулся, собираясь бежать.

– Остановись, - сказал я.
– Я встречал призраков и прежде. Все они больше лают, чем кусают.

Белый череп, повернувшись на позвонке, склонился набок, изучая меня пустыми глазницами:

– Лучше беги, мальчик. Внутри ждет смерть.

Ее голос был таким резким, что у меня свело зубы.

– Нет, - ответил я.

– Я накладываю на тебя проклятье.
– Костлявый палец указал на меня, как на цель. В голосе вибрировало безумие и напряжение, будто каждое произнесенное слово давалось ей с невыносимой мукой.
– Беги, и ты сможешь опередить его.

– Я слишком устал, чтобы бежать, призрак. Я войду.

Она подплыла еще ближе, окружив меня светом, в котором не было и крупицы тепла.

– Иглы и смерть, мальчик, больше вас там ничего не ждет, только иглы и смерть, - сдавленно выдохнула она.

Произнесенные угрозы зажгли во мне огонь, и хотя холод, казалось, все усиливался, я почувствовал, что лучше владею собой.

– Иглы? Я могу уколоться? Это, наверное, самое глупое проклятие, которое я слышал за долгое время. Люди редко бывают красноречивы, сползая с моего меча, так что иногда мне доводится слышать дурацкие проклятья.

– Глупец!
– Голос фантома поднялся до пронзительного крика, свечение ее костей стало вдвое ярче.
– Беги пока можешь.

Тут она мгновенно исчезла, разорвалась в клочья на ветру, и ее свет погас.

Долгое мгновение я стоял ослепший, терзаемый ледяными пальцами бури. Сквозь разорванную ветром гряду облаков показалась луна и осветила склон, прежде чем кто-то из нас решился заговорить.

– Да-а, - сказал я.
– Это было необычно.

– Да храни нас Один, - мудро изрек по этому поводу Хакон.

– Он столь же вероятен, как и Белый Христос.
– У меня не было претензий к языческим идолопоклонникам. Один бог или множество, ни одному из них мы, казалось, никогда не нравились.
– Чем она думала нас испугать? Иглами?

Я двинулся к пещере.

– Что ты делаешь?
– Хакон поймал меня за руку.
– Она сказала, мы умрем.

Я знал, что северяне серьезно относятся к злым духам, но не ожидал, что какой-то ненормальный призрак лишит мужества моего владеющего топором варвара.

– Если увидим иглу, то постараемся не тыкать в себя ею. Как тебе это? Обойдем проклятие.
– Я вынул меч и взмахнул им.
– Думаешь, у нее там какой-то демонический швейный набор? Нас будут атаковать нитки? Наперстки будут бросаться на меня? Катушки...

– Она сказала...

– Мы умрем. Я знаю. И что нам теперь делать?

Когда я уже собрался шагнуть, что-то дернуло меня за ногу. Присев, я расчистил снег, рука потемнела от крови, хотя я не почувствовал никакого укуса. Поблескивая, из каменистой земли торчала катушка проволоки, покрытая тонкими, острыми как бритва пластинками. Хакон присел рядом, пытаясь рассмотреть.

Проволока осталась от Зодчих. Сейчас никто не умеет делать такую сталь. Брошенная в глуши, она оставалась острой, не тронутой ржавчиной. Я взглянул на кровь, пропитавшую одежду, затем с возникшим опасением осмотрел неровный ландшафт. Зодчие тоже создавали своих собственных призраков - не отголоски эмоций или тени отчаяния, какие могут оставлять после себя нынешние люди, а конструкции, созданные из информации и света, приводимые в движение бесстрастными механизмами, где вращаются винтики и пляшут цифры. Таким чудовищам я доверял еще меньше, чем простым фантомам.