Брелок желаний

Они погрузили его в скорую. Дверь захлопнулась. Машина уехала.

Я влетел в офис. У стойки сидела Юленька. Плачущая. С тушью, которая стекала так, как стекают надежды с лица политтехнолога после выборов. Её плечи сотрясались, рядом — полицейский с блокнотом. Он что-то записывал, будто это не смерть, а заявка на доставку суши.

— Юлия Сергеевна, что случилось? — спросил я, с официальным придыханием. Притворился подчинённым, как будто час назад не говорил: «Пусть сдохнет тварь».

— А вы, простите, кто? — повернулся ко мне полицейский.

— Это наш сотрудник, — сказала Юленька, всхлипывая. — Матвей Смирнов. Замерщик окон.

— Так значит, на чём мы остановились… — снова обратился к ней полицейский, глядя в блокнот. — Вы утверждаете, что Егор Александрович пил кофе и ел печенье вприкуску?

Юленька кивнула. Губы дрожали, нос покраснел. Вид, как у лебедя, у которого отобрали болото.

— Да… подавился, — прошептала она. — Вроде бы...

И снова зарыдала. Горько. Протяжно. Прямо как в индийском кино, где жениха сбил автобус, а невеста случайно вышла за злодея.

В тот момент я понял: плакала она не о Шреке. Нет. Она рыдала о квартире, которую платит фирма. О статусе. О безлимитной карте. О московской жизни с мягкими креслами и Uber Black. О возвращении в Смоленск, в двухкомнатную с мамой и тараканом по кличке Витя.

Я посмотрел на неё. Такая нежная, такая хрупкая, такая... вдова в миниатюре.

А в кармане у меня снова щёлкнула кнопка.

Брелок.

Чёрный. С красной кнопкой.

И я подумал — а ведь, может, и правда? Может, я?

Хотя нет… Ну с чего бы? Просто совпадение. Печенье. Кофе. Нервы. Возраст.

Но внутри что-то дрогнуло.

А потом снова щёлкнуло.

И я вышел на улицу. Впереди — дорога. Домой. В Смоленск. С тайной, которую, возможно, никогда никому не расскажу. Или расскажу. Через пару глав.

Ведь, как известно, у каждого окна — есть замерщик.

А у каждой мечты — срок годности.

***

Домой я добрался без приключений. Ну почти.

Хотя, если называть вещи своими именами — с моим везением даже путь в булочную превращается в экспедицию с потерями. Но в этот раз всё выглядело довольно стандартно: вокзал, билет, чай в пластиковом стакане, и я — у окна, с рюкзаком, набитым формами, каталогами и какими-то непонятными бумажками, которые никто никогда не читает, но очень важно таскать с собой. Всё шло нормально. Минут тридцать.

А потом поезд встал.

Не в смысле "приехал на станцию" или "остановился по графику". Нет. Он просто встал — посреди поля, где даже вышки связи стоят, как старики на лавочке: есть, но толку никакого. Полустанок. Название, которого никто не выговаривает, а машинист, кажется, вообще не хотел здесь останавливаться.

Жара стояла такая, что в вагоне можно было открывать спа-салон. Люди начали потеть, как бутерброды в полиэтилене. Кто-то достал веер, кто-то расстегнул рубашку, кто-то проклинал всё РЖД целиком, включая их прадедов.

А я сидел, держа в руке тот самый брелок. Чёрный, с красной кнопкой.

Пальцы перебирали его машинально. Я смотрел в окно, а в голове крутилась одна мысль: "Ну что за жизнь, Господи, ну почему даже домой нельзя добраться без приключений?"

И вдруг сам с собой, почти вслух, выдохнул:

— Господи, сделай так, чтобы этот поезд до Смоленска доехал без остановок...

Сказал — и замер. Ну, чисто на всякий случай. Проверить, вдруг не совпадение?

Через пару минут, будто кто-то за кулисами дал отмашку, поезд рванул. Не просто поехал, а как будто кто-то под него фейерверки подложил. Доехали до Смоленска не за положенные пять часов, а за три с хвостиком, с ветерком и пониженной вероятностью сойти с ума. Окна были открыты, и прохладный воздух разносил по вагону запахи зелени, пыльной дороги и неожиданной свободы. Люди улыбались. Кто-то даже сказал: "Вот это сервис!" Я кивнул и машинально спрятал брелок глубже в карман.

Дома всё было на месте. Даже чересчур.

Брат — в наушниках, погружён в свой виртуальный мир, где спасение галактики почему-то важнее вынести мусор. Мама — на кухне, жарит что-то, что пахнет так, будто это последнее, что ты должен съесть перед Раем. Я прошёл по коридору, кинул рюкзак в угол и просто сел. Как будто день в Москве был не командировкой, а странной, слегка сюрреалистичной экспедицией. Отстёгивать ремень безопасности не требовалось, но внутренне — очень даже хотелось.

Утром я вернулся на работу. Обычный день. Или почти.

Первое, что бросилось в глаза — фотография Шрека.

На подставке, с чёрной лентой. Рядом ваза, в которой кто-то предусмотрительно всунул букет, будто пытаясь компенсировать десятилетия гнёта и производственного маразма одним флористическим жестом.

Я замер. В буквальном смысле. Потому что, несмотря на весь трэш, что происходил до этого, увидеть Шрека мёртвым — это было... как если бы вдруг выяснилось, что бухгалтерия умеет летать.

В офисе стояла тишина. Ненормальная. Даже Витёк из отдела снабжения, который обычно в девять утра уже орал в трубку так, будто спасал мир, сидел молча, глядя в монитор, будто там трансляция с Марса.

Аня из HR — та самая, что всегда ходит в обтягивающем и с новостями наперевес — тоже молчала. Даже сигареты никто не курил. Люди сидели как в замедленной съёмке: одни с видом "а ведь я знал", другие — с лицом "и что теперь будет?". У третьих вообще лицо человека, который пришёл на похороны с чужим паспортом.

Я прошёл мимо, кивнул. Никто не отреагировал.

Вскоре начальница отдела продаж, обычно вся в делах и бронзовом автозагаре, вышла из кабинета с красными глазами.

— Коллеги… сегодня офис работает в режиме тишины. — Она проглотила слёзы или кофе, понять было сложно. — Мы скорбим по Егору Александровичу…

Никто даже не кашлянул.

Но я-то знал. И они знали. Все. Все понимали, что траур — не по Шреку. Да и не сказать, чтобы кто-то особо его любил. Максимум — боялись. Минимум — ненавидели. Он был директором, да. Но скорее в смысле "директор по моральному терзанию".

Траур был по компании. По зарплатам. По премиям, пусть и мифическим. По фирменным кружкам с логотипом и кофе с автомата за счёт компании. По графику, отпуску и корпоративам, которые теперь, возможно, канут в Лету вместе с телом начальства.

А главное — по стабильности. По вот этой простой, но ценной мысли: "Ты знаешь, кто у руля. Он мудак, но он свой мудак."

Теперь же — вакуум. Неизвестность. Кто придёт на место? Кто будет рулить? Кто утвердит отпуск? Кто, чёрт побери, откроет грёбаный сейф, в котором лежат зарплатные ведомости?!

Я сел на своё место. Открыл ноутбук. Но работать было невозможно. Вокруг — офисные зомби. Кто-то вполголоса обсуждал варианты: "А может, Алексееву поставят? Или Геннадия?" Кто-то шептал, что видели юриста, заходящего в кабинет с папкой, толще среднего романа.