Броневой
Шрифт:
Картинку услужливо передавала одна из камер. Бросившись со всех ног к васпу-третьему, Маляр влетел в люк, как патрон в патронник, словно там и сидел. На автомате пристегнулся ремнями, напялил наушники.
Руки дрожали. Сердце колотилось бешено. Кажется, он принял правильное решение. Сейчас главное — не следовало ошибиться.
Легкий поворот ладони на тумблере заставил машину плавно развернуться. Васп как и все прочие танки не был бесшумной машиной и при передвижении издавал много звуков. И скрежет, и лязг, но главное — рычание двигателя. С другой стороны, сильный рёв был характерен при рывке и форсаже. На низких оборотах звук был мягкий. Во всяком случае, внутри вражеского танка, ползущего на расстоянии без малого сотни метров, расслышать маневр васпа было невозможно. Маляр это понимал.
До окна от васпа было — пять метров. От окна до вражеской машины — сто двадцать пять метров. На фронтальном экране чужой танк лежал просто как на ладони.
— Огонь. — Боясь спугнуть тетушку удачу, прошептал себе Малярийкин. Бронебойный вырвался из огнедышащего жерла, прошёл сквозь окно барака не задев стены, и вонзился во вражескую плоть! Кажется, внутри вражеского корпуса даже не поняли что произошло. Башню вырвало так, словно с пластмассовой игрушки ее сорвал рассерженный мальчуган. С дистанции сто метров, прямой наводкой даже орудие васпа творило чудеса. Жив ли соперник-танкист? Глупый вопрос. Судя по языкам пламени, вырывавшимся из круглого отверстия, которое только что закрывала бронированная башня, там не было даже тела — разве что пепел.
Малярийкин откинулся на сидушку. Ну что ж, первый есть! В прошлом бою было пятеро. Интересно, побьет ли сегодня рекорд? Да ладно! Взрыв и выстрел наверняка привлекли внимание. Судя по турнирной таблице, половина участников сегодняшнего боя в локации Тотенкапф уже была истреблена. Остальные ползали по округе выискивая жертв, набирая чужими жизнями игровые очки. И сейчас, привлеченные взрывом, гибелью соперника и неожиданной активностью нового участника противостояния уверенно потянуться сюда. Дай бог!
Маляр посмотрел на одну из видеокамер — ту самую, в которой отражался только что подбитый вражеский танк. Там умер человек. Только что. И убил его лично он. Малярийкин Пётр Викторович. Не кто-то другой. Он.
Ощущал ли при этом что-нибудь Малярийкин? Да пожалуй, что ничего. Вот она, печаль, да. Чёрствость. Внутренняя чёрствость и пофигизм.
Потерев рукой глаза, Маляр отогнал от себя гумманистические мысли и пробежался взглядом по всем экранам. Он не ошибся. На площадке осталось не так много вражеских машин и братья-враги по оружию, привеченные возможностью срубить ещё одного фрага, вырваться вперёд, обогнать соперников, ползли к его стационеру [6] со всех сторон.
6
Одиночный корабль-броненосец, предназначенный для обороны конкретного пункта, например порта.
У них было на это право. Большинство участников нынешнего сражения в Тотенкопфе были опытнее, чем он. И имели более мощные корпуса, чем у него. Статистику перед боем видели все. И каждый думал — Маляр слабее. Машина лучше, пукалка лучше, бронирование лучше. Но сам пилот — хуже. Прошлая победа в Ливане объяснялась, как теперь чётко понимал Малярийкин, только превосходством Васпа-третьего над бесплатными корпусами новичков. А также советами Гойгу. Сейчас был — расклад иной.
Каменное здание барака ничуть не гарантировало безопасность. Напротив, только создавало её видимость. Любой из участвующих в бою танковых корпусов мог кататься сквозь местные домишки как сквозь макеты из карамели. И всё же … шанс был. И был, по мнению Малярийкина, крайне не плохой именно из-за здания барака.
Узкие улочки между каменными стенами и строениями не позволяли маневрировать. Чисто психологически.
Если есть улица и на ней нет врага, то и ломиться сквозь стену зданий никто не станет. Хотя бы — чтобы не привлекать внимание потенциального противника, невидимого и ползущего по параллельной улице. В Тотенкопфе не было открытого пространства, негде было лавировать, совершать сложные маневры. В то же время, поверхность здесь была совершенно ровная. Серьёзных укрытий в виде возвышенностей или низин за которыми крупная машина могла бы спрятаться не только от взора, но и от бронебойного снаряда — не было также. Сама локация сталкивала бойцов нос к носу с оппонентами, которых они не выбирали.В этом, как неожиданно понял Маляр, и заключалась суть Тотенкопфа.
Стены и здания лишь создавали иллюзию закрытой локации, городского боя. На самом деле Тотенкопф был полем. Идеально ровной доской. Простреливаемой из конца в конец во все стороны.
Конечно, с одного края локации стрелять в другую было бесполезно — снаряд долетал, но броню повредить не мог, да и попасть было практичеки нереально, однако суть — состояла именно в этом. В открытости. Завуалированной под скрытность. Тотенкопф вовсе не был городом. Он был большой комнатой, заставленной спичечными коробками!
С двух противоположных сторон улицы показались танки.
Медленно. Явно его не видя.
Осторожничают, крадутся. Готовы ко всему.
Но не видят!
Маляр повернул башню вправо — ориентация на правое окно. Ракурс отличный. Прямой наводкой по правому сопернику. Расстояние сто сорок метров.
Потом повернул башню влево — ориентация на левое, более дальнее и ещё более маленькое окно. Ракурс хуже, но враг в прицельной сетке с увеличением — тоже, как на ладони. Прямой наводкой, расстояние двести пятьдесят.
Запомнить угол возвышения. Запомнить угол разворота.
В обе стороны — огонь!
Разворот вправо — выстрел.
Разворот влево — выстрел. Буквально с двухсекундной разницей.
Малярийкин замер.
Вокруг разливалась пронзительная тишина.
В реальном бою после произведенного выстрела машина однозначно себя выдавала. Компьютеризированная техника могла рассчитывать местоположение стреляющего просто, по баллистической траектории. В игре было не так. При любой самой навроченной технике внутри кабины боевой машины, данные на обработку полученной информации поступали только на озорные мониторы. Для восприятия человеком. И только им. Это было слабое звено.
Вряд ли человеческий глаз, даже самый зоркий мог заметить, как из маленького окошка вылетает снаряд. Дым и пыль, поднимавшиеся после этого в течение пары минут при беглом осмотре и десяти-пятнадцати минут при внимательном осмотре могли выдать место, откуда произведен выстрел. Но не раньше. А главное — при выстреле через оптическую просеку не было видно самой вспышки выстрела. Она пряталась — в глубине здания. Из окна или полосы пролома вылетал только снаряд!
Остаток времени в Тотенкопфе Малярийкин тупо сидел в своем лже-укрытии («лже» — потому что реальным укрытием от танкового огня оно не являлось) и шмалял вражеские машины с регулярностью одна в пятнадцать-тридцать минут. Враг обычно осторожно заползал на одну из простреливаемых Маляром улиц и, не находя противника осторожно пёр дальше, готовый выстрелить в любой миг, как только кто-нибудь появиться из-за угла.
Но никто не появлялся. Малярийкин спокойно выжидал оптимальной дистанции, наблюдая за противником сквозь очи видеокамер на чердаке. Выпускал один два снаряда сквозь микроскопические окна (а иногда и прямо сквозь стену) с расстояния в пятьдесят-сто метров. В упор. И стоял дальше, не производя ни единого лишнего движения, почти не дыша.
Подобная «мудацкая» тактика приносила потрясающие плоды. Число подбитых оппонентов росло как на дрожах. Спустя два часа Малярикин с легкостью выбился в лидеры турнирной таблицы. И не без удовольствия наблюдал, как мощные попадания его орудия буквально сминают вражеские машины сокрушительными выстрелами накоротке. Пушка васпа-третьего победно клокотала раскатами грома, стабилизаторы работали на полную, чтобы оружие откатом не швыряло к противоположной стене.