Брусничное солнце

И дверь отворилась.

При себе у Авдотьи не было никакого свертка. Варвара непонимающе нахмурилась, глядя на пустые руки. А затем взгляд поднялся выше, уперся в неожиданно раздавшуюся, как у девки на сносях, талию. И все встало на свои места. Удивление лизнуло загривок, заставляя поддаться вперед, игнорируя разрывающий укус боли. Что пришлось так старательно прятать от чужих глаз?

Увидев ее, служанка нервно всхлипнула, ринулась вперед почти бегом, упала на колени у края кровати.

— Что же с вами сталось, госпожа, графов сын сказал, что вы едва ль не при смерти. Что надобно мне вашими вещами распорядиться и тотчас вон с комнаты идти. Как же так, кто ж вас так… — Горячие пальцы откинули за спину волосы, потянули вниз широкий ворот рубахи, обнажая лиловую ключицу. Авдотья закусила губу, на зеленые глаза навернулись слезы. И столько живого беспокойства, столько переживаний отразилось на обезображенном мукой лице, что внутри Варвары что-то шевельнулось, не позволило отбросить девичьи руки. Она устало откинулась на подушки, до боли закусывая губу, чтоб не разрыдаться.

— Не спасла его. Не успела. Только лошадь хорошую сгубила, жаль, что себя не до конца порешала.

— Что вы такое говорите, Варвара Николаевна? Упаси Господь. Что до господа бога, да простит он мою грешную душу… — Высокий голос Авдотьи перешел на боязливый шепот, пальцы отстранились от рубахи хозяйки, оставляя отголоски тепла. — Матушка ваша негодовала, всю комнату покойной Аксиньи Федоровны собственноручно с ног на голову перевернула. У меня про записи ее допытывалась, брали ли вы.

Внутри все похолодело, Варвара приподнялась, поддаваясь навстречу шепчущей девушке. Неужто матушка догадалась, что она нашла дневники? Неужто в них что-то важное хранилось? Надежда несмело царапнула кожу, взгляд снова опустился к бугру на талии служанки. А та продолжала, сбивалась, нервно заламывая собственные руки.

— Не знаю, что там такого, барыня, но я набралась смелости перенести записки. Не гневайтесь, увидела я краем глаза, как вы их за матрас припрятывали. Сама я чтению не обучена, но ежели важны вам эти книжицы, так пусть вас хоть они порадуют.

Руки девушки задрали рубашку, полезли за пазуху и вытянули намотанный грязный хлопковый сверток. Пальцы Варвары заметно дрожали, когда она его разворачивала, доставая дневники. Первый же она распахнула на середине, взгляд зацепился за верхнюю строчку.

«Ежели обратиться зверем надобно».

Сердце пропустило удар, а затем ринулось вскачь, с каждым толчком разливая по венам страх, перемешанный с предвкушением. Страница за страницей:

«Приворот на бычьей крови», «Крадник красоречия», «Порча на мужское бессилие».

Взгляд метался по страницам, Варвара пролистала один дневник, схватилась за другой, пока Авдотья нервно грызла ноготь на большом пальце, поглядывая то на дверь, то на барыню с лихорадочно горящими глазами. Молчала. Да даже кричи она сейчас, Варвара бы ее не услышала. Должно быть что-то, что будет ей по силам, что позволит выбраться из ловушки.

Вот оно, чувство, бегущее по венам, ищущее выхода и позволяющее разглядывать ожившие тени. Ведьмовство. Вот что сталось с ней после той ночи, когда, пробравшись в сон, Аксинья ее проклинала. Не проклинала, нет, Варвара ее не так все истолковала. Бабка передавала свой дар, а вместе с ним непосильно тяжелую ношу. Глинке казалось, что душа ее переменилась, что-то внутри ворочалось, но не отзывалось. Оно не позволяло размышлять так, как раньше. Словно смотришь в глубину черного колодца, силясь разглядеть горящие огни глаз небывалого чудовища. И мерещится, будто слышишь чужое хриплое дыхание.

Пальцы на дневнике замерли, тело налилось свинцом, когда она увидела поспешно выведенные буквы. «Порча на смерть на козьем молоке и кладбищенской земле». Дыхание прервалось.

Смогла бы она? А ежели, не умеючи, она допустит ужасную ошибку и сделается вовсе безумной? Как работает ведьмовство, что сила взамен требует?

Не научила бабка, ушла из жизни, просто избавившись от тяжелой ноши. Справедливо разве?

Язык нервно пробежался по пересохшей нижней губе, Варя заставила себя закрыть дневник, положить свои сокровища под подушку и обернуться к служанке.

— Знала бы ты, какую услугу мне оказала… Благодарю, Авдотья. — Пальцы уверенно легли на руку девушки, чуть сжали. — До сих пор ищет матушка? Ты при мне останешься?

Та накрыла руку барыни своей второй, чуть сжала, с сожалением качая головой.

— Нет, она велела мне при поместье оставаться, ныне другая вам прислуживать станет. Ищет, как же не искать, коль узнает, что я сюда тайком ездила — не сносить мне головы. Накажет матушка ваша, накажет…

— Не сумеет дотянуться.

Глухо застонав, Варвара сползла с кровати, тыльной стороной ладони стерла проступившую испарину со лба и быстрым шагом направилась к широкому рабочему столу из красной вишни. Небрежно сбросила документы, опрокинула чернильницу, на пол осело и хрустнуло под босыми пальцами ног потрепанное временем и небрежным использованием перо. Не угомонилась, пока не нашла новое и чистый лист бумаги.

Небрежно макнула кончик пера в лужу чернил, растекающихся по столу, и принялась писать, бросая быстрые взгляды на плотно прикрытую дверь.

— Вольная грамота тебе. И всей твоей семье. Я напишу, что дала ты мне аккурат девять тысяч рублей. За себя, мать и брата по три тысячи придется. Езжай с документом в палату гражданского суда, пусть заверят. Ежели усомнятся — сама к ним направлюсь. Только скорее, дурное предчувствие у меня. Попроси сегодня же какого холопа с телегой подсобить.

Острый конец пера замер у широкой подписи. Подождав, пока подсохнут чернила, Варвара с трудом разогнулась, протянула бумагу застывшей рядом Авдотье. Глаза у той были осоловевшие, выпученные, рот удивленно распахнулся. Не насмотреться на это изумление. Уголки губ Вари приподнялись в улыбке, она нетерпеливо тряхнула протянутой рукой.

— Ну? Долго стоять изволишь?

— Так это… Господь помоги, нежданная такая милость, барыня. — Словно оглушенная, она неуверенно приняла документ и уставилась в него. Будто что-то в буквах смыслила. — Да только куда ж мы без милости вашей матушки подадимся, ежели с земель погонит?

— В город, Авдотья. Ты еще думать изволишь? — Черные брови взметнулись вверх, проходя мимо служанки, Варвара снисходительно дернула ее за рыжий кончик косы. Та даже не пискнула. — Разум по дороге ветром сдуло? Каждый крепостной о милости такой мечтает. В город подадитесь, там за труд платить начнут, мать твоя готовит хорошо, ты способная. Не раздумывай, поезжай.

Глупая девка замялась, рассеянно спрятала вольную за широкий пояс рубахи, с нажимом мелкими кулачками растерла глаза.

— Прежде обговорю все с матушкой, Варвара Николаевна. Но милости вашей век не забуду, спасибо.

Опомнившись, она помогла барыне добраться до постели, взбила подушку с гусиным пухом, подоткнула под спину.

А в голове Вари все не утихал, бился о черепную коробку, бесновался навязчивый голос. Бежать. Бежать глупой девке немедля, сегодня же. Может то было желание родной матери отомстить? Да хоть как. Лишить хорошей кухарки и молодой крепостной девки. Добраться, хоть малым уколом принести не мучения, так беспокойство.