Брусничное солнце

Злость плавит легкие, поднимается клокочущим рычанием в горле. Он не слышит, встряхивает снова, вбивается пальцами в тонкие кости, приподнимая над землей. Носки домашних туфель барыни раскачиваются, не касаясь богато отделанного пола.

— Служанка где ее, не испытывай моего терпения!? Что за дневники были у Варвары, что она постоянно написывала? Ты мать, ты должна знать о своей дочери хоть что-нибудь!

Стоило упомянуть дневники, Настасья крупно вздрогнула, дернулась всем телом и тут же обмякла. Взгляд, до краев наполненный ужасом, вцепился в его лицо. Она нервно засмеялась, дрожащими пальцами зажимая рот, даже не пытаясь высвободиться.

— Соврала мне Авдотья, значит. Принесла своей подружке бабкины дневники… Колдовство там, Самиул Артемьевич. Страшные обряды, пойми она, как распоряжаться ими — мы все пропали. Мы Варвару уже не найдем.

Пальцы разжимаются сами собой, старшая Глинка падает к ногам, опустив голову, шумно дышит и хохочет. Хохочет так, что закрадывается мысль о ее слабоумии.

Ведьмы. Проклятые ведьмы, отравившие его существование. Самым ужасным было то, что без Варвары он уже не сможет — зачахнет, сойдет сума. Так нужно… Любовная горячка, проклятие, такая яростная жажда, что с ней невозможно бороться.

А мелкая грязная девка у него эту возможность выкрала. Позволила хозяйке сбежать, развязала проклятый дар, дала в руки оружие.

— Где, я спрашиваю… — В его голосе горячим потоком бурлит чистая злоба.

Настасья не поднимает головы, говорит одним выдохом:

— На кухню служить отправила.

Короткий миг. Всего несколько секунд отделили его громко хлопнувшей дверью от сидящей на полу разрушенной изнутри барыни.

* * *

Кочка, следующая, нога предательски подвернулась, лодыжку обожгло болью и Варвара коротко вскрикнула, начиная заваливаться на бок. Самым обидным в такие моменты были не вспышки острой трусости, не замирающее сердце или боль в ноге — его руки на загривке, цепко сжимающие ткань рубашки. Хозяин не щадил ее чувств, показательно встряхивал, заставляя сжиматься, перебирая ногами в воздухе, пытаясь добраться до почвы. Глинка ненавидела, когда он подносил ее так близко, что носы едва не стукались, внимательный взгляд черных глаз затягивал, гипнотизировал.

В этот раз иначе не было.

Тонкие губы сливались с бледностью кожи, казались невыразительными нитками, когда нечисть насмешливо осклабилась. Тонкий длинный язык выскользнул наружу, коснулся уголка губ, когти больно царапали натянутую у шейных позвонков кожу.

— До козы бы уже дошло, а до солнышка никак не доберется… Высоко так, тяжело снисходить до простых указаний? Кому говорю: не глазами смотри, магией щупай. Сотворенные колдовством кочки только взором увидеть можно, природу твою они не обманут. Стоит, мнется, думает. Что ты думаешь, Варя? Тебе сказано уже, как поступать нужно, когда до тебя доберется озарение?

Каждая фраза сопровождалась встряхиванием, она молчала. Как и ее дар.

Сколько бы ни учил болотный Хозяин, сколько бы ни объяснял — она не чувствовала. Не ворошилось внутри ничего, не появлялось то зрение, о котором он говорил. Больше не слышался внутренний тонкий голосок. Лишь взгляд ровно шагающей даже по болотным бочагам нечисти колко проходился по лопаткам и позвоночнику. В любой момент он был готов ее подхватить.

«Одежды не наберешься на тебя, скудоумную. Утопишься, вонять будет хлеще привычного, а жрать уже как-то горестно».

И она молчала. Четвертый день послушно шагала, пытаясь обойти коварно подставленные под ногу колдовские кочки. Словно намеренно издеваясь над ним, с каждым днем все хуже. А он зверел, швырялся чахло тянущимися к солнечному свету тонконогими мухоморами, сбивал ногами неровные круги поганок и голосил так, что с истеричным хлопаньем крыльев вздымались над болотами длинноногие цапли.

Варвара почти уверилась: через пару дней не будет никакого договора, он ее сожрет.

— Бестолковая. Как младенец неспособный. Хуже… — С протяжным стоном он волочет ее на вытянутой руке к земляной косе на противоположном от землянки берегу. Не сбежать, на усталость не сослаться. — У тебя были магические выбросы? Хоть что-то помимо неудавшегося обряда?

На землю он ставит ее на удивление бережно. Под пальцами золотой пылью искрится воздух, пока перед ними появляется неказистая лавка, усеянная занозами. Хозяин опускается на нее, а Варвара остается стоять напротив, виновато сцепив руки в замок у живота.

— Было. — Коротко, голос дрожит. Он чует напряжение, поддается вперед, упираясь локтями в широко разведенные колени.

— Что ты в тот момент испытывала? Точно все расскажи, не юли. Мне нужно дар из тебя вытянуть, а ты жмешься, как девица лешему на выданье.

И она рассказала. Запинаясь, сминая в пальцах ткань грязной юбки, поднимая лицо к небу, смаргивая так быстро, что у глаз права слезиться просто не оставалось. Он слушал молча, закусив внутреннюю сторону щеки нахмурился, а черный взгляд скользил по болотной глади, ничего не отмечая. На какое-то время повисла тишина, уставшая Варвара опустилась прямо на землю — подходить к нечисти по собственной воле она еще не решалась, больно колючий у него взгляд и крутой нрав.

— Значит по другому пути идти придется, несладко, совсем несладко, солнце мое брусничное… Что поделать, глубоко в себе ты силу с болью запрятала, выдирать с кровью придется.

Его слова пустили волну мурашек по коже, теперь она почувствовала, насколько же сильно замерзла в мокрой обуви за время их тренировки. Болотный Хозяин резво поднялся, с громким хлопком за его спиной исчезла лавка, на ее месте осталась скукоженная шляпка раздавленной поганки. Он нетерпеливо хлопнул в ладоши.

— Ладно, давай к землянке, на сегодня хватит с тебя. Отоспись перед завтрашним, выведу тебя на прогулку подальше, выгуляю.

Выгуляю.

Перед глазами мигом возник образ пушистой мелкой собачонки, какой пристало хвастаться знатной даме на прогулке в пышноцветущем парке. Собственная ничтожность глубоко прочувствовалась. Задела.

Так сильно обидело, что Варвара совсем не заметила широкой улыбки, растянувшей губы нечисти, не увидела пристального взгляда, брошенного на кочку у самого берега. И когда она сделала на нее шаг, под водою все забурлило, забеспокоилась потревоженная вода. Варвара отшатнулась, зажала пальцами губы, чтобы не дать крику вырваться.

Не кочка…

Из-под воды поднялась облепленная тиной голова — волосы из пшеничных давно обратились зелеными, покрылись слизью, слиплись. Водянистые невидящие глаза, с каждым словом выливающаяся по подбородку зловонная жижа. Мертвяк улыбался, обнажая перегнившие осколки зубов, он смотрел на нее, по-паучьи вскарабкиваясь на берег. А говорил с потешающимся Хозяином:

— По берегу последний ходит, на подступах. Зовет, так кричит, клянется богом, Хозяин, твоим именем молится, пощады просит. — Он смеется, в глотке булькает, а Варвару начинает тошнить. Глинка не замечает, как ныряет за узкую спину Болотного Хозяина, судорожно сжимая его ладонь ледяными пальцами.

То, что было человеком, теперь ползло на брюхе, заискивающе глядя на царствующую на болотах нечисть снизу вверх.

— Прикажи утопить — утоплю. Последний. Последний… Близко, дважды почти в воду сунулся. Плачет, бьется лбом об землю и плачет. Последний. Последний… Дай мне, дай же его мне, мое…