Брусничное солнце

— Не плачь, Брусничное солнце. Гляди. Будь ты в десятки раз слабее, в сотни раз мельче — ты одержишь верх, если пламя внутри тебя горит живо и ярко. Если тебе есть, что защищать.

Заликовали, захохотали дети вокруг, когда мать со свертком в руках ринулась к раненной дочери, а та тяжело поднялась на колени, уткнулась в родное плечо лицом.

Облегчение было таким сильным, таким сбивающим с ног, что Варвара разрыдалась. Громко и отчаянно, как плачут дети, услышав желанные слова утешения от взрослых. Развернулась в объятиях, утыкаясь холодным носом Якову в шею. А он продолжал гладить по спине и приговаривать:

— Полно, все-все, это вдохновить тебя должно было, чего ревешь? Хорошо же все… Сниспослал Господь на мою голову, вот так порадовал… Варя-я-я, хорошо все с девочкой, эта сказка для ребятни, погляди, ты распустилась хлеще малышни. Ну хватит тебе… Умоляю… Хватит.

Растерявшийся, он проводил пальцами по голове, скользил по позвонкам и лопаткам, прижимая второй рукой так крепко, что вот-вот должны затрещать кости.

А потом вел к снятой комнате, прижимая к горячему боку, позволяя уткнуться распухшим покрасневшим носом в мягкую ткань шинели. Отмахиваясь от засуетившейся хозяйки, встретившей их у порога.

— На ночь останемся, все оплачу.

Усаживая Варвару на кровать, он неловко отстранился, провел с нажимом рукою по лицу и зашагал к остывшему камину, пламя тут же вспыхнуло.

— Не думал, что детская забава так обернется. Пришла в себя?

Варвара неловко усмехнулась, прочистила горло.

Сумерки съели очертания улицы за окном, их комната, окруженная танцующим пламенем свечей, пропахшая вишневыми поленьями, трещащими в камине, казалась самым безопасным местом на свете, самым уютным.

— Прости мне это сомнительное веселье, самой не понять, почему не сдержалась.

Глядя на его расслабленную спину, Варвара удобнее устроилась, сгорбилась, подпирая кулаками щеки и наблюдала, как неспешно скидывает шинель на кособокий стул Яков. Он все еще настороженно косил внимательным взглядом в ее сторону, наклоняясь за порцией подготовленных хозяйкой для новых жильцов поленьев.

— Еще хорошо держишься, уверяю. Будь я девицей на твоем месте, я бы топал ногами и громко голосил еще после встречи с утопцем. Возможно, попытался бы утопиться в болотце.

— Ты не такой. — Собственный смех согрел душу, Варя готова была поклясться, что увидела, как дрогнули уголки губ глянувшего на нее колдуна.

— Ну что ты, слово тебе даю. Ну или потерял бы остатки разума, стал бы сразу величайшей колдуньей. Осмелюсь бросить в укор твоим навыкам: тебе еще до посредственной долго хромать.

То, как играючи он укусил ее самолюбие, заставило встрепенуться, схватить потрескавшимися на холоде губами глоток горячего воздуха.

— Но вчера ведь вышло без заклинаний перекинуться, не так все плохо! — В голос Варвары скользнуло неприкрытое возмущение, перемешанное с наивной, детской обидой.

Губы нахального колдуна растянулись в улыбке, Яков поспешно отвернулся, наклоняясь к пожираемым огнем поленьям в камине.

— Сама решила и перекинулась, все продумала? То-то мастерица, истинная ведьма. Попытайся ты намеренно шепоток в спину бросить — язык заплетется в узел.

Его лопатки тут же облизало горячим пламенем, пустило вниз по позвоночнику жар. Глаза колдуна изумленно расширились, пока он сплетал колдовство в плотный ком, резко отбрасывая обратно в сторону барыни. В глотку алчно вцепилось предвкушение, сжало ребра.

— Ты сейчас в меня любовным шепотом бросила? Прямиком в спину, Варвара? — Вкрадчиво, почти шепотом. Но она услышала.

Неспешно обернувшись, Яков прислонился к кирпичной кладке камина боком, скрестил руки. Улыбка стала шире — нахальная, ликующая, она заставила обнажить зубы.

Раскрасневшаяся, шумно дышащая барыня глядела на него широко распахнутыми глазами, судорожно сжимая пальцами старое блеклое покрывало.

— Сними… — В ее шепоте он услышал все. И ужас от осознания, и возмущение, так привлекательно разукрасившее ее румянцем, и… вожделение.

Слишком опасная игра, не для него, старающегося держаться от Варвары на расстоянии. Но то, как неуловимо она переменилась под собственным проклятием, заставляло чертей в груди отплясывать бешеные танцы. Вылизывало глотку горячим языком удовольствия.

— Так сама сними, я тебе что про защиту говорил, где растеряла?

— Плут и мерзавец… — Зажимая ладонями щеки, барыня плотно зажмурилась, ее потуги сбросить чары били черными языками волшбы и… отскакивали от плотного марева сплетенного кокона.

Отвернись в этот же миг, позволь ей. Пусть это окажется уроком на всю жизнь, пусть она просто остается бдительной.

Ноги сами понесли его к сидящей на краю кровати барыне, опустили на колени. Яков положил подбородок на бедро Варвары, лениво о него потерся, не сводя взгляда с ладоней, закрывающих лицо. Сейчас он впервые услышит, как та разразится грязной бранью, не иначе… Но ее запах, ее жар казались настолько притягательными, что это хватало его за горло и тянуло вперед, выбивало здравый ум из головы, как выбивает из дворняги желание портить хозяйские вещи тяжелый сапог.

— Выходит снять, мастерица?

Она окаменела. Вздрогнули убираемые от лица руки и Варвара, вцепившись в ткань его рубашки на предплечьях, потянула колдуна на себя, заставляя опуститься между разведенных ног.

Это смерть. Выпущенная из пистолета пуля, прострелившая голову, уносящая за собой его жизнь… Будто ждал, резким рывком Яков прижал ее к кровати, впиваясь в открытые для поцелуя губы.

Вкус Варвары горчил, въедался в него так прочно, что уже не вытравить. Ее из-под кожи не достать, проросла, проклятая, пустила в сердце корни и теперь его травит. Пальцы барыни скользнули по шее, зарылись в волосы, заставляя фиолетовую ленту соскользнуть и упасть у их голов. Распростертая, горячая, как тогда, на поляне… Отрываясь от губ, Яков вывел дорожку поцелуев по шее, опустился к ключицам, пока Варвара приподнималась, хаотично путаясь в юбках, пытаясь задрать их выше.

Быстро, жадно и поспешно, плотно прижимая его к себе обвившими торс ногами.

И в этом безумии, в хаотичном сбитом дыхании он почти услышал, как лопается заклинание шепотка, почти увидел, как черным маревом въедаются его остатки в цветастое покрывало на постели. Кто бы с него так снял одержимость Варварой, кто бы ему помог…

С хрипом втягивая в легкие воздух, Яков отстранился, уперся руками в кровать по обе стороны от головы Вари, цепляясь горящим взглядом за ее широко распахнутые глаза с огромными, поглощающими саму душу зрачками.