Брусничное солнце

И снова выл, запинался, путаясь в четырех лапах, стремглав несся к новому пню, чтобы упасть плашмя, поднимаясь уже конем. Только не человеком, только бы продлить момент пустоты, заставить себя забыть.

Отравила, пустила по венам огонь. Тело порывалось предать, развернуться, вернуться в комнату, которая казалась ему самым безопасным местом на всем белом свете. Нельзя.

Каждый раз, когда вой чертей внутри оглушал, когда колдун спотыкался, грузно падал на землю, мечтая переломать ноги, воспоминания волокли за шкирку в сон. Дурной, заставивший захлопнуть за собою дверь теплой комнаты. В этом сне собственная тьма боролась с чужой. И проигрывала.

Та самая ведьма, которую он не успел убить в усадьбе Брусилова, насмешливо щурила прозрачные глаза, опускаясь перед ним на буйно цветущие травы. И они сохли под ее пальцами, сворачивались лепестки желтоглазых ромашек, съеживались, пуская по воздуху запах гниения.

— Так нужна тебе эта девка? Бросай ее, для чего тебе прозябать в этих топях. Отдай, мальчик, я умею быть благодарной. Знания веков, сила, возможность жить в богатстве и роскоши. Ты обретешь все.

Оглушенный, затянутый в чужое марево сна, Яков резко припал к земле, дернулся к ведьме, когти полоснули по ее глотке. И прошли сквозь. Ведьма нетерпеливо прищурилась, закусила щеку. И ветра вокруг запели, застонали деревья, пока все его страхи ползли наружу, множились. Рядом появилось тело матери, припорошенное снегом. Воткнутые в спину вилы прибили ее к земле. А поодаль мучители пировали за широким столом. Хохочущие, набивающие брюхи мясом и водкой, горланящие песни. Швыряющие в ее сторону кости.

Яков захлебнулся злостью.

— Катись в пекло.

— Грубо… — Она протянула к нему руку, железными пальцами сжала челюсть, повернула в сторону материнского тела силой. — Быть мертвой — не худшая участь. Рассказать, что я уготовила для твоей Варвары? Боль. Разве матушка не рассказывала тебе, как в ведьмовской груди запирают дар? Это страшная пытка для ведьмы, мальчик. Когда все внутри горит, ты не можешь дышать, ты не в силах уснуть. А сила отрывает от тебя по кровавому куску и жрет, жрет, неспособная насытится. Я позволю глупой барыне избежать этой участи, помогу Самуилу обуздать колдовство амулетами и кольцами. Или, если мне придется идти за Варварой, я выдеру из нее все живое, пусть молодой граф играется с пустой оболочкой, оно и приятнее, и проще выйдет.

— Ты сначала доберись. — Голос перешел на вибрирующее рычание, когда Яков перевел взгляд на женщину, дернул головой, сбрасывая пальцы с лица. — Богом клянусь, ты не выберешься с болот живой…

И она расхохоталась — безумно, громогласно, ее смех подхватило карканье вороньей стаи, все небо затянулось птицами, на головы посыпались перья.

А кругом один за одним столбами черного дыма появлялись силуэты, обретали плоть, смеялись и шептали. Лились кругом ведьмовские слова, переплетались, пришибая к земле потоком проклятого дара.

Чертова дюжина. Ведьмы.

— Мы придем за нею, Яков. Дюжина ведьм, так что ты сделаешь?

И впервые за долгое время он почувствовал страх. Вскинулся на ноги, высвобождая всю силу, что была ему дана, ускользая из цепкой хватки чужого видения. Ему не о чем было с ней говорить. Нельзя тратить время.

А на кровати в его объятиях лежала Варвара. Волосы черными волнами разметались по сбитым простыням и подушке, на обнаженном плече примостился первый рассветный луч. Ему бы целовать ее ключицы, скользить пальцами по нежной коже, обжигая собственную душу… Не сбудется, глупо было надеяться на иное. Разве мог он осмелиться мечтать о подобном?

Осторожно отбрасывая одеяло, он выбрался из постели, поспешно натянул на себя одежду. Вокруг Брусничного солнца хлыстами взвивалась магия, опадала, въедалась в кровать и царапала пол, Варя сражалась. И эта мысль подстегивала, заставляла торопиться, накладывая на ее скудные пожитки защитные шепотки да заговоры, запечатывая так, что к десятому заклинанию распух, перестал ворочаться язык. Не время себя щадить, если ведьмы выходили на охоту семьей, у жертвы не было шансов на спасение. Он должен ее уберечь…

Перед тем, как выдрать ее из цепкой хватки сна, колдун срезал длинную прядь Вариных волос, соединил концы, начиная древний напев. И волосы сами поползли по ладони, впились в кисть, забираясь под кожу. Растворяясь, они черными юркими змеями вгрызались в руку. В глазах потемнело. Едко выругавшись, Яков почувствовал, что ноги его не держат и рухнул навзничь.

Ничего-ничего, он со всем справится, все решит. Когда у него не выходило? Нечего оплакивать несбыточное. Если колдун сумеет ее спасти — сама жизнь Варвары будет лучшей для него наградой. Просто… Пусть просто остается живой, даже если никогда не захочет снова его узнать.

Страх уступил место мрачной решимости, опираясь на стену, Яков поднялся на ноги. Последними остатками сил потянулся в Варин сон. Он уже знал, что нужно делать.

Но как же больно было ее отталкивать, как же тошно…

К третьему дню он сделал громадный круг у Костромской губернии.

Что угодно, лишь бы не возвращаться в землянку, где уже не будет ее. Не будь нужды увести за собою ведьмин след, он не вернулся бы туда вовсе.

Прыжок у пня за землянкой вышел тяжелым, ноги уже не держали, в глазах давно плясали темные пятна. Когда он ел или пил? Когда позволял себе спать?

Перевернувшись на спину, колдун поднял невидящий взгляд на серое осеннее небо, раскинул в стороны руки.

Что с тобой стало? Где вся злоба твоя, где вся сила?

Внутренний голос едко шипел и плевался, царапал черепную коробку изнутри, сбивая дыхание на сухие хрипы. Яков лежал, смотрел в небо и давился болотным воздухом, трусливо отворачивая голову от стены землянки. Привыкший спорить с самим собою, оправдывающийся даже в собственном разуме, сейчас он сумел выдавить из себя лишь одно слово. Оно паром вырвалось из губ, растворилось в морозном воздухе.

— Устал…

И в этот миг он услышал протяжный дверной скрип, звук шагов ускорился, утонул во мху. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: увидевшая его нечистая неслась вперед сломя голову.

— Где Варвара? — Отчаяние в ее голосе было таким ярким, почти живым, оно переплеталось с животным ужасом. — Я тебя, худерьба бесноватая спрашиваю, где она? Почему я не чувствую связи?!

Подлетела, падая перед ним на колени — пропахшая сыростью, с горящими глазами и широким оскалом. Почти живая, настоящая.

И ему стало так горько, так до отвратного паскудно, что сунуть бы два пальца в рот и себя вывернуть. Бестолкового, неспособного найти иного выхода. Обязанного причинить боль тем, кто жил с ним бок о бок столько времени.

Переводя на Авдотью взгляд, Яков заставил себя криво улыбнуться. Холодно, утомленно. Так улыбается барин, увидевший надоедливую мышь, утопающую в блюдце с вареньем. Нет милости, чтобы помочь пушистому существу. Лишь брезгливость и ожидание неминуемого исхода.

Сейчас он разобьет второе сердце. Не беда, не так страшно. Это уже не бьется.