Брусничное солнце

— Не найти тебе здесь помощи, ведьма. Да и нечем тебе мне платить — душе твоей уже давно место уготовано.

— Почему не найти? — Поднимая голову, Варвара нервно вздрогнула, когти царапнули по полу, оставляя короткие глубокие борозды.

— Не обучена я такому колдовству, а что знаю, тебе будет ненадобно. — Под вопрошающим взглядом Варвары она усмехнулась, растерла ноющие колени морщинистыми ладонями и продолжила. — Знаю я, как людей проклинать, чтоб в зверье обращать. Да только чтоб обратно возвратиться, надобно со всей силы о землю приложиться. Не выжил бы после такого никто. Помню, в дни моей молодости, отвергнутая ведьма целый свадебный воз прокляла, с нареченными да гостями. Ох и долго по округе бродили волки, выли. Один жених, Ефросий, докумекал, в глубокий овраг кинулся. Да только измолотило его так, что в человечьем теле он и дошел.

Отчаяние резво взобралось на загривок, вцепилось в нее алчными зубами, отравило кровь. Ежели Яков жив и здоров — он придумает, как снять проклятие, а нет — так разбиться о землю не самый страшный вариант.

— Что хочешь отдам, обращай.

Выцветшие глаза старухи изумленно распахнулись, она цокнула языком.

— Не буду платы с тебя брать наперед, коль выживешь — расскажешь, как, оно и мне полезно станет. Ан нет, так с мертвеца ничего и не стребовать, будет мне на старости урок. Ой удивила, потешила…

Тяжело поднимаясь, она зашаркала обратно к столу, засуетилась, доставая сученые черные свечи и льняные свертки.

— Боль будет адская, ведьма. Коль тронешься умом — не моя вина. Да только ни звука произнести ты не должна, поняла меня? Закричишь, ринется твоя волшба на защиту, похоронит нас в этой избушке, она на одной моей ругани да плесени держится.

Варвара кивнула, тяжело поднимаясь на ватные ноги, подошла ближе.

— Поняла, прими мою благодарность.

— Ой и ведьмы пошли, порешать себя просит, дык еще и благодарная… Представляй, кем обратиться хочешь, да смотри, язык прикуси.

Запахло жжеными травами, зашептала над деревянной ступкой старушка. А затем бросила посудинку в сторону внимательно наблюдающей за ней Варвары. Стоило порошку коснуться платья, громко хрустнули колени, ноги вывернуло в другую сторону.

Рот Глинки открылся в беззвучном вопле, перемкнуло дыхание. Падая, она ударилась затылком об угол печи, волосы мигом слиплись, запахло железом. А ведьма, не обращая внимания на ее агонию, все кружила и кружила рядом, ее шепот разрывал перепонки, выдирал из груди сердце. Варвара чувствовала себя рыбой, которую бросили в печь — бока прилипали к чугунной сковороде, а она дергалась, извивалась, отдирая заживо прикипающее мясо. И снова опускалась в пекло ада. Молчала, сгрызала в мясо внутренние стороны щек, прикусила язык, захлебываясь кровью.

Прошла целая вечность, переломило каждую косточку, прежде чем лицо потянулось вперед, обращаясь в маленькую голову с клювом, хлынула из удлиняющегося носа горячая кровь, Варвара лишилась слуха. И за ослепляюще белоснежной пеленой густой боли ей послышался ворчливый голос старухи:

— Молодец, умница! А теперь давай, выбирайся из дома, нечего тебе больше тут делать.

Сухие руки подхватили остатки ее жалкого тела и вышвырнули в окно. Варвара не сразу поняла, что снова обратилась.

Грешила она на обращение во время прыжка через пень, ой грешила… Будь теперь у нее выбор — лучше б с десяток раз через нож скакала.

Неповоротливо подскочив, она взмахнула крыльями, привыкая к новому телу. Совсем скоро скопа ринулась ввысь, к полуденному солнцу.

Если первый полет с Яковом ее пьянил и наполнял счастьем, то этот травил, выворачивал наизнанку душу. Еще никогда в жизни Варвара так не торопилась, беспокойный клекот разрывал пышные облака, стремился догнать уносящееся вперед пернатое тело.

А когда впереди показалось болото, она едва не рухнула вниз — крылья отказывались ее держать, ловить порывы сильного злого неба.

Мертвецы. Все болото кишело утопленниками — почти разложившиеся или свежие, покрытые тряпьем или обнаженные, все они брели к центру топей, а у края болот широким кругом разрослось кровавое кольцо. Зоркий скопий взгляд заметил оторванную обезображенную голову с широко раскрытым ртом — кто-то из нечисти объел щеки и губы.

Страх лишил разума, она не сдержала крика. Всех утопленников при себе держал Яков, что же стало с ним, если они при дневном свете вылезли? Оголодавшие, разъяренные, они непременно ринуться набивать свои животы у соседних деревень. Не мог колдун их сам отпустить, не мог…

Когда внизу показалась заветная землянка, Варвара захлебнулась ужасом. Собственный кошмар обрел плоть, разросся. Как когда-то Брусилов стоял над поверженным Грием, так теперь он гордо возвышался над распластанным на земле Яковом, направляя на него пистолет.

И она не думала ни мгновения, не надеялась выжить. Расшибется, но спасет. Заплатит за все страдания, причиненные близким. Пару широких взмахов крыльями, и Глинка сложила их, стрелой несясь к земле. Прямиком на голову стоящего у поверженного врага Самуила.

Он успел поднять голову, заметить приближение скопы, громко закричала и, спрыгнув с Авдотьи, ринулась к нему Лада. И не успела.

Удар вышел сильным. Показалось, что ее вывернули наизнанку. Волна собственной волшбы понеслась широким кругом, согнула, выдрала с корнями хлипкие деревья, сложила грабовый лес.

Хрустнул позвоночник Самуила… Варвара этого уже не слышала.

То, что пальцы стали человеческими, она словно со стороны увидела, и тут же потянулась к кричащему от животного ужаса колдуну, он попытался перевернуться, пополз навстречу.

— Брусничное солнце, о господи, Варя, Варенька… — Закашлявшись, Яков захрипел, сплюнул на землю вязкую алую слюну и, не добравшись до ее пальцев совсем немного, рухнул лбом в землю, прекращая двигаться. Замерла на выдохе грудная клетка, колдун затих.

Это ничего… Ничего страшного…

Слеза скатилась по щеке, скользнула в волосы у виска. А Варвара все смотрела на него, не в силах налюбоваться. Тепло подушечек его пальцев грело ее руку. Как же жаль, что она не может пошевелиться, не может его коснуться, осталась ведь такая кроха…

Через надвигающуюся плотную стену тумана она услышала женский крик и звук выстрела.

Ничего, умирать всегда лучше рядом с любимыми. Теперь она наверняка знает.

Глава 24

Все вокруг было пронзительно зеленым, солнечные лучи пробивались через дубовую крону и слепили, Варвара прищурилась, прикрыла глаза ладонью. Усадьба была такой, какой она ее помнила — словно не было никогда жутких месяцев бегства, не существовало жизни, в которой барыня возненавидела эти стены…