Брюс

Из писем того же де Геннина мы узнаем и о том, что зимой 1724 года Брюс, не то заболевший, не то чем-то расстроенный, заперся в четырех стенах и не занимался даже службой. В письме от 26 декабря 1724 года де Геннин, сообщая Брюсу о старых рудных копях и медной руде, найденных за Барабою, в Сибири, не преминул приписать: «О прочем, что я по моей должности партикулярно ваше сиятельство долгое время не рапортовал, то тот резон, понеже слышно мне и сожалительно, что вы не изволите никого к себе пускать и никакого дела не принимать, того ради я не хотел вас, моего государя утрудить; однако в чем изволите иметь о здешнихъ всех делах известие, то может донести вам член из Берг-Коллегии из моих рапортов, которые сколько я мог и как поспел за умалением приказных людей посылать».

Были трения у Брюса и с другими подчиненными по Берг-коллегии. Так, 25 февраля 1720 года он сделался непосредственным начальником первого порохового мастера, суперинтенданта Шмидта, в именном указе которому говорилось: «Сим подтверждаем, чтобы ты все ко исполнению должности своей требовал письменно от генерал-фельдцейхмейстера, и стать бы под его ордерами, а в небытность его здесь (в Петербурге) кому правление артиллерийское вручено будет, и того по указам исполнять». Это непосредственное начальствование над Шмидтом, объявлявшим, что без соблюдения определенных условий он порох делать не хочет, вовлекало Брюса в разные затруднения, из которых об одном он 6 апреля писал царскому кабинет-секретарю Макарову следующее: «Государь мой Алексей Васильевич. Изволил его царское величество приказывать мне, чтоб вновь заведеный пороховой завод по манире сур-интенданта (Шмидта) конечно достраивать. И я доносил, что в артиллерии зело великое оскудение в деньгах и что на такие дела денег нам не определяется. И его величество изволил обещать на оное строение приказать из кабинета отпустить деньги. И колико на половину оного строения потребно было, о том посылал я к вашему благородию наперед сего доклад.

А именно требовано 8907 рубл. И понеже по се время еще никакой резолюции не имею, а то строение к остановке ближится, того ради вашего благородия услужно прошу, дабы пожаловали уведомили меня: нет ли какова его величества указа о том. Я зело опасен, чтоб гнева на себя ненавесть; а строить из артиллерии конечно нечим. И хотя б не вдруг вышеписанное число было выдано, токмо б до остановки не допустить, понеже сие дело зело надобно. Впрочем, пребываю навсегда вашего благородия (собственноручно должным слугою Яков Брюс».

А вот служивший на заводах подполковник артиллерии Матвей Виттвер 15 августа 1720 года доносил царю: «Пушку скорострельную 24-фунтовую, которая ныне делается, оную я пробовал и выстрелил восемь зарядов с ядрами безо всякой запности. И начаю, что Божиею помощию можно выстрелить вдвое больше оною безо всякого мешкания. И ежели бы в нашей воле было — и оная бы давно в готовности была, также и прочие дела». Тот же Виттвер 18 ноября 1720 года письменно объяснил кабинет-секретарю Макарову, что не может прислать ему трехфунтовые мортиры, потому что новоопределенный цейхвартер Кошелев без позволения господина генерал-фельдцейхмейстера этой мортиры из цейхгауза не выдает, а мортир в 1 фунт, в 1,1/2 фунта и в 2 фунта, просимых Макаровым «в дом его царского величества», в наличии нет.

Несмотря на все эти досадные помехи, деятельность Брюса по руководству Берг- и Мануфактур-коллегией была довольно плодотворной.

Так, в 1719 году он разрабатывает Берг-привилегию, утвержденную Петром 10 декабря 1719 года. Этот документ имеет огромное значение для развития горного дела, металлоплавильного производства и разработки полезных ископаемых. Фактически принятие этого документа стало основой для деятельности Берг-коллегии. Кстати, благодаря ему датой образования Берг-коллегии принято считать 1719 год.

Берг-привилегия провозглашала, что «всем и каждому дается воля, какого бы чина и достоинства ни был: во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы; сиречь злато, серебро, медь, олово, свинец, железо; так же и минералов, яко селитра, сера, купорос, квасцы и всяких красок потребные земли и каменья, к чему каждой толико промышленников принять может, колико тот завод и к тому подобное иждивение востребует».

В следующих пунктах предлагалось с заявлениями о найденных металлах и минералах являться за помощью в Берг-коллегию, которая выдает жалованные грамоты для отвода участков, субсидирует деньги на стройку и производство работ по выработке металла и добыче полезных ископаемых.

Принятие Берг-привилегии дало невероятно мощный толчок в деле поиска и разработки новых рудников, новых регионов, в будущем известных не только по России. Так, в 1720–1722 годах были найдены полезные ископаемые на Урале, в Сибири, на севере Европейской части России, в Донбассе, были открыты залежи каменного угля на Северном Донце, в Подмосковье и близ Кузнецка в Сибири. Благодаря этим открытиям в России стала зарождаться тяжелая промышленность на собственной основе (напомним, что в конце XVII — начале XVIII века как руда, так и металл ввозились в страну из Англии и Швеции), в стране появляется своя топливно-энергетическая база, обеспечивавшая потребности страны до середины XX века. Даже в годы первых советских пятилеток мощная экономика огромной державы базировалась на месторождениях, открытых в те годы Берг-коллегией под руководством Брюса.

При этом президент Берг- и Мануфактур-коллегии не только ратовал за открытие новых месторождений и строительстве заводов, но и настаивает на закрытии разработок в бесперспективных районах.

Так, обнаруженные в начале XVIII века в Московском, Клинском, Боровском, Серпуховском и Каширском уездах железные руды были признаны после проведения опытных плавок «негодными в дело», видимо, по их бедности: «железо из них становилось дорогою ценою», и потому решением Берг-коллегии, утвержденным Сенатом, разработка здесь налажена не была. Прекратил в начале XVIII века работу и подмосковный Павловский (Сорокинский) завод, по причине «оскудения дров» и, возможно, плохого качества руды, которое не позволяло еще в XVII веке конкурировать Подмосковью с Тулой. Замирает обработка железа в Серпухове, возможно, ввиду конкуренции соседних, расположенных за Окой Скнижского и Вепрейского вододействуемых заводов. Закрылась появившаяся в 1698 году ружейная фабрика Елизара Избранта на реке Воре в Глинках.

Зато в Москве сохраняется Пушечный двор, переименованный в Арсенал и снабжавший армию Петра оружием в годы Северной войны. Подобный же «пушечный двор» в Санкт-Петербурге, по указанию Петра, строит Брюс в 1714 году. Причем новый Арсенал, петербургский, был больше московского, поскольку, согласно сведениям Кириллова, изложенным в его докладе Сенату, в середине 1720-х годов на петербургском Арсенале работало 218 человек с мастеровыми, а на московском — 131 человек. Интересно отметить и то, что Кириллов в составе мастеровых указывает двух колокольных мастеров и пять человек паникадильных мастеров, подмастерьев и учеников — даже в разгар Северной войны московский Арсенал лил колокола на продажу и делал церковную утварь.

16 февраля 1720 года в ведение президента Берг- и Мануфактур-коллегии поручается Петербургский монетный двор. Этот шаг был вынужденным, и сам Брюс стал его инициатором, обратившись с докладом к Сенату. Дело в том, что в России в 1718 году была введена медная монета для размена денег. Планировалось вывести из обращения серебряные монеты. Однако это породило не только повышение цен, но и увеличение числа фальшивомонетчиков. Поэтому Яков Брюс и обращается с докладом о необходимости проведения денежной реформы, способной преодолеть проблему фальшивых денег. Как уже отмечалось выше, такую реформу в 1698 году проводил в Англии И. Ньютон в период пребывания там Якова Вилимовича Брюса, который сотрудничал несколько месяцев с великим английским ученым и не понаслышке знал механизм проведения подобной реформы.

С другой стороны, введение медных денег потребовало внести изменения в стратегию производства металлов. Если в начале XVIII века особенно остро стоял вопрос о чугуне, железе, стали для покрытия спроса войны, теперь эти потребности военных ведомств, видимо, достаточно удовлетворялись существующей уже сетью чугуноплавильных и железоделательных предприятий, о чем свидетельствует указ Берг-коллегии 1721 года, сдерживавший рост подобных заводов и даже приводивший к их сокращению. Наоборот, потребность в меди продолжала оставаться острой и даже чувствовалась более напряженно. О том, как обстояло дело с медью, пожалуй, лучше всего может свидетельствовать заметка Петра I от 14 февраля 1724 года. Он предполагал предоставить возможность частным лицам «медь у ково есть в домах» переделывать за плату на Монетном дворе в «деньги» и даже вновь возвращался к мысли об использовании колоколов, только теперь не для переливки в пушки, как после нарвской катастрофы, а для перечеканки в монету, чтобы окончательно вывести из употребления серебряные копейки. Разрабатывавшиеся у Онежского озера медные рудники были и небогаты и неудобны для выемки породы, опыты в других местах вовсе оказались неудачными. Поэтому богатые руды Урала, естественно, становились основой медной промышленности.