Букет для хозяйки

Однажды в глубоком подвальчике он заприметил чистенькую трёхдверную "девятку". Пробег на спидометре ему показался крайне заманчивым: всего 35 тысяч. И цвет хорош, который нравился Андрею - болотно-зелёный. И рулевое колесо маленькое, обтянутое кожаным чехлом. В придачу шёл полный комплект зимней резины, электронасос, работающий от прикуривателя, гидравлический домкрат. Продавец, заметив заинтересованность покупателя, по одному ему известным причинам, распознав в нём русского, завёл мотор и предложил уважаемому советскому покупателю послушать чёткую работу двигателя внутреннего сгорания. Мотор работал исправно. И стоимость была совсем невелика: пять тысяч финских марок. Ещё могла быть скидка. И главное: такие деньги у него уже были. Торговец его торопил, кое-как объяснив, что у Андрея есть конкурент, который собирался придти за машиной завтра. Однако у Андрея хватило здравого смысла себя сдержать, надо было посоветоваться с кем-нибудь из знающих людей.

Можно было, конечно, попросить Жору - переводчика из фирмы "Лемминкяйнен", он-то уж точно был знающий человек, в прошлом авто-гонщик. Но Андрей испытывал к нему недоверие, не зная толком, чем это можно было объяснить. Возможно, тем, что Жора был крайний антисовет-чик. И тогда Андрей решил обратиться к водителям посольских машин. Ему посоветовали водителя посла, сказали, что опытнее Валентина Лукича (так звали водителя посла) никого нет. Валентин Лукич выслушал просьбу Андрея и сказал, что через несколько дней посол улетает в Москву, пробудет там три дня, и тогда он (Валентин Лукич) сможет съездить с Андреем и осмотреть машину, которая ему понравилась.

Так и вышло. В назначенное время Валентин Лукич и Андрей поехали на посольской "Вольво" в подвальный автосалон, где стояла приглянувшаяся Андрею "восьмёрка". Андрей беспокоился, что машина к тому моменту, когда они собрались её осматривать, уже будет продана, как "стращал" его хозяин заведения. Но она оказалось на том же самом месте, где стояла прежде. Валентин Лукич мельком оглядел её, послушал мотор и сказал Андрею:

– Послушай меня сюда, как говорят в Одессе. Эта машина прошла по меньшей мере на сто километров больше, чем показывает её спидометр. Это несложно сделать. Обрати внимание на место над лобовым стеклом. Ви-дишь? Оно изрыто множеством мелких раковин. Это следы от мелкого песка, выбрасываемого из-под колёс впереди идущих машин. Такие следы остаются после значительного пробега. Скоро на этом месте проявится ржавчина. Стучат клапана, звенят кольца, в моторе слышен подозрительный шум. Я думаю, что потребуется переборка двигателя. Так что мой тебе совет: оставь эту нелепую затею, если не хочешь приключений на свою голову.

Андрей, конечно, расстроился, но подумал с некоторым даже удовлетворением: шарлатаны есть везде, даже в хвалёной Финляндии.

Очень многое, удивляло Андрея в Хельсинки, например, его прямо-таки поразили цветочные магазины. Во-первых, их было очень много, бук-вально на каждом шагу. Во-вторых, цветы там были такие, точно их привезли с выставки. Розы, хризантемы, берберы, тюльпаны, георгины, гладиолусы - произведение искусства. И свежайшие, как будто, только что срезанные. В Москве такого ещё не было. Но и цены в цветочных магазинах Хельсинки были явно не по карману Андрею. Везлись эти цветы из Голландии. У нас они появились несколько позже. У нас везли мимозу из Грузии к женскому дню 8 марта. Интересно, какие цветы любит хозяйка, думал он. Наверняка её любимый цветок - роза. Если она вдруг придёт, надо, чтобы в вазе были розы. С тех пор Андрей приглядывал, где можно незаметно срезать дикую розу.

Однажды он набрёл на городской ботанический сад, находившийся в стеклянном павильоне, где увидел шикарные розы. Они росли, как в павильоне, так и на открытом воздухе довольно далеко от остеклённого павильона.

Андрей присел рядом с кустами, делая вид, что у него развязался шнурок ботинка, достал перочинный нож, который всегда носил с собой, и попытал-ся срезать цветок. Но тут раздался громкий крик и оглушительный свисток. Андрей бросил розу и со всех ног кинулся бежать. Ему казалось, что за ним кто-то гонится. Андрей бежал, как писал Лермонтов, "быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла". А я добавлю: быстрей, чем Паово Нурми, многократный олимпийский чемпион по бегу на средние и длинные дистанции. И упал. Почти бездыханный, когда уже не был слышен этот страшный свисток и шум погони. Грудь его ходила ходуном. Он едва пришёл в себя. Наконец оклемался и побрёл домой, путая следы и постоянно оборачиваясь. Добравшись до дома, он, не раздеваясь, рухнул и заснул. И проспал до утра.

Многое другое удивляло Андрея. Например, то что цены на рынках в Хельсинки были значительно дешевле, чем за те же товары в магазинах, в то время как в Москве он привык к другому. Одним из самых удивительных рынков был временный воскресный рынок на площади перед зданием Дворца Президента республики. Здесь же была набережная одного из зато-нов Финского залива, куда в торговые дни приплывали сотни рыбацких кате-ров и лодок, привозившие свежую рыбу. Рыбаки торговали своим товаром прямо с плавсредств, не выбираясь на берег. Рынок перед Дворцом Прези-дента выглядел так же необычно, как если бы на Красной Площади в Москве, перед Мавзолеем, устраивались ярмарки по выходным дням.

Впрочем, в недалёком будущем многое изменится и в Москве. На Красной площади будут устраиваться концерты и станут кататься на коньках. И никого не будет смущать, что возле Мавзолея находится кладбище.

На центральную площадь Хельсинки рано утром прибывали гружёные машины, устанавливались временные прилавки, палатки, павильоны, стека-лось много народа. В эти дни всё можно было купить значительно дешевле, чем по другим дням. Андрей ходил, приценивался, удивлялся, но ничего не покупал. Лишь однажды он изменил своему правилу не тратить деньги на еду, поддался искушению и купил килограмм бананов. Они были большие, толстые, ослепительно жёлтые, всё говорило об их свежести. И стоил кило-грамм бананов всего-то пять марок. "Сдам пять бутылок, - подумал Андрей, - и верну эти деньги". Ему завернули бананы в пакет, он расплатился и тут же, на рынке, стал их жадно поедать. Ах, какие это были роскошные бананы! Он раньше подобных бананов никогда не ел. Они были сладкие и сочные, как круглая дыня "Колхозница".

Когда ближе к вечеру заканчивалась торговля, машины увозили все свои немудрёные конструкции торговых павильонов, чёрные мешки с мусо-ром, площадь тщательно подметалась, рыбацкие лодки уплывали, и площа-ди возвращался её первоначальный торжественный вид.

Бродя по Хельсинки, Андрей однажды наткнулся на странное сооружение, состоящее из сплавленных между собою в разных уровнях медных труб. Оказалось, что это был памятник великому финскому композитору Яну Сибелиусу. Трубы был разновеликие, сплавленные вместе, они чем-то напоминали то ли орган, то ли ксилофон, то ли мехи гармошки. Кто-то рассказал Андрею, что памятник этот умеет воспроизводить звуки, похожие на мелодии, сочинённые Сибелиусом. Когда ветер дует с моря (этот ветер называется морской бриз) памятник Сибелиусу якобы воспроизводит сонату "Лемминкяйнен". А когда ветер в ночное время дует в сторону моря (этот ветер называется континентальный бриз), памятник исполняет "Грустный вальс" Сибелиуса. Андрей не знал этих произведений, кроме того, у него не было музыкального слуха, поэтому он ничего не слышал, кроме завываний ветра. Но зато он вспомнил стихотворение Маяковского: "Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана. Я увидал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочёл я зовы новых губ. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?"

Сразу же позади памятника Сибелиусу, через небольшой ряд вековых высоких деревьев, тянулась неширокая серая песчаная полоса пляжа, но ещё было жутко холодно, и пляж был пустынным, дожидаясь лета. С наступлением лета Андрей начнёт изредка ходить на этот пляж и увидит там такое, чего раньше ему нигде не приходилось видеть.

XXIX

Бродя, Андрей постоянно размышлял о разной всячине. Андрей любил делать обобщения. Ну не то чтобы прямо любил, это слово из другого ряда. Ему просто нравилось строить из слов ряды, которые казались ему умными и забавными. Весёлыми. Чаще всего эти ряды строились на пустом месте, но тем больше они ему нравились. Например, такой ряд. Что главное для англичан? Камин и курительная трубка. А для немцев? Пиво, конечно, и сосиски с капустой. А для французов? Женщина. Не зря же у них родилась пословица "шерше ля фам" - ищи женщину. Для русских главное печь, щи да каша. А для финнов? Для финнов главное - сауна. Для грузин вино и боржом. Для итальянцев - пение. Ну, и так далее. Все главные вопросы жизни англичане решают у жаркого камина, сидя в глубоких креслах, попыхивая трубкой или сигарой. Немцы - за высокой кружкой пива, заедая его свиными сосисками. Французы - в постели. Русские - на печи, по щучьему велению. Итальянцы под музыку и тенорное пение. Грузины за весёлым столом. А финны? Где- где? В сауне, конечно. Это альфа и омега. И не стесняются голого вида. В Финляндии нет такого дома, нет такой фирмы, нет такого присутственного места, будь то даже правительственное учреждение, где не было бы сауны.

Переводчик Алекс как-то пригласил Андрея в свою однокомнатную квартиру, недавно полученную им от фирмы "Лемминкяйнен" после того как Алекс остался без жилья, разведясь с женой. Так в этой квартире, вместо привычного для совслужащего совмещённого санузла, была сауна.

Однажды, было уже жаркое лето, Ойва Хяркинен пригласил Андрея на свою дачу, которая находилась примерно в двухстах километрах к северу от Хельсинки, на берегу небольшой речки. Этот день был особенно жарким. Ойва ходил по дому и по двору совершенно раздетый, как голый король. Голой была и его шестилетняя дочка. Может быть, и жена Ойвы ходила в жару на даче голой, но присутствие постороннего мужчины, очевидно, её смущало, и она ходила в купальном костюме. Иногда она окуналась в реку, чтобы охладиться, и тогда сквозь прилипший к телу мокрый купальник проступали её груди и тёмный треугольник волос, растущих в промежности и на лобке. Андрей не знал, куда девать глаза. Его взгляд натыкался то на голенькую девочку, то на облепленную мокрым купальником жену Ойвы, то на мужской причиндал Ойвы, какой-то карикатурный: вялый и сморщенный. Андрей непроизвольно отводил взгляд от этой "красоты", чувствуя себя крайне неловко. А дочка и жена не испытывали никакого смущения при виде голого папы и мужа. Андрей и Ойва общались на немецком языке, который оба знали скверно, поэтому большая часть времени проходила в молчании. Это можно было бы принять за смущение при виде голого хозяина, но вскоре и Андрей привык видеть Ойву и его дочку нагишом и перестал испытывать неудобство.

– Doch ist Hutze (однако жарко).
– говорил Ойва, вяло шевеля губами, обмахивая рукой вспотевшее рыхлое лицо с жидкой шкиперской бородкой.

– Ja, sehr gut, - отвечал Андрей (да, очень хорошо).

– Filleicht Sauna? (может быть, в сауну?), - скучно вопрошал Ойва.

– Ja, sehr gut, - повторял Андрей.

– Dann kommen in der Wald (в таком случае пошли в лес), - показывал Ойва рукой на соседний лесок и добавлял неожиданно по-русски: - Веньик.