Букет незабудок

Любимов сначала велел петь настоящую песню Окуджавы, а потом, обвыкшись и перетерпев, все же взял текст Кедрова.

«Вы не обращайте внимания, – говорил Любимов. – Я всегда сначала говорю “нет”».

После спектакля «Сократ-оракул» Юрия Петровича окружили журналисты:

Журналист: А слова песни чьи?

Любимов: Окуджавы.

Сидящий тут же Кедров: Юрий Петрович, слова мои.

Любимов: То-то вы все и выбрасывали!

Есть у Любимова слабости. Актер по фамилии Высоцкий, но не имеющий никакого отношения к Владимиру Семеновичу, играя Репетилова в «Горе от ума», сорвал аплодисменты.

Любимов очень оскорбился и тут же высказал свое «фи».

«Вы на себя отвлекаете внимание. Кем вы себя возомнили? Спектакль должен восприниматься в целом».

Еще бы сказал: «Вы мне хор заслоняете».

Для проведения первого «Дня поэзии» понадобились деньги на аренду зала, свет, оплату гардеробщиков – три тысячи долларов. Откуда взять?

Кедров пошел в банк.

Кедров: Дайте, пожалуйста, денег на проведения «Дня поэзии».

Банкир: Сколько нужно?

Кедров (с замиранием сердца, еле-еле): Три тысячи долларов. (Страх: а вдруг это много? А вдруг ничего не дадут, взашей погонят?)

Банкир (заинтересованно): Вам перечислить на счет или в конверте принести?

Первый «День поэзии», у Андрея Вознесенского начал пропадать голос. То есть, буквально неделю назад нормально читал со сцены, а тут еле шепчет. Из зала недовольный ропот: громче!

Вознесенский, прерывая начатый было текст: «Голос теряю, теряю голос…». Зал слушал как завороженный.

1983 год, зима. Идет по улице печальный Иннокентий Смоктуновский, навстречу ему Константин Кедров.

Смоктуновский: 1984 год последний – будет конец света!

Кедров: да?! (И мысль: издевается?)

Смоктуновский: Я вам докажу.

Подводит его к зданию, на котором красуются цифры 1984, при этом 198 закрашены синей краской, а 4 – белой. Эта белая четверка заставила чуткого Смоктуновского воспринять увиденное как знак, подумав о конце света.

Мои следы, что не впустили в дом, Забытые, замерзли на пороге.

– Дело было в июне 2009 года. В Михайловском театре исполнялся «Реквием» Джузеппе Верди. Не традиционное концертное исполнение, а самая настоящая театрализованная постановка, – вспоминает Татьяна Лестева. – Хористы в белых балахонах со свечами в руках и венками, цветы на которых не вплетены по известному обычаю, а стоят на тонких ножках, прикрепленные к золотистому ободку. Окончив петь, хористы снимают венки и кладут их на сцену, которая сразу преображается в цветущую поляну.

На подиум поднимаются две солистки – колоратурное и меццо-сопрано, чтобы исполнить дивный по красоте дуэт “Agnes deus” [13] . В это время легкий ветерок из-за кулис шевелит лепестки цветов. Льются божественные звуки дуэта. И тут из правой кулисы, как представитель света, медленно и торжественно выходит большой серый полосатый кот. Не выказывая ни малейшего страха, красавец меланхолично проходит по сцене и укладывается на середине, у края рампы, спиной к зрителям, ровно напротив подиума с солистками. Замирает, точно статуэтка, внимательно наблюдая за ними, и лишь роскошный хвост слабо подрагивает в такт мелодии.

13

«Агнец Божий» (лат.)

Ветерок шевелит цветы, в зале раздаются смешки и перешептывания, кот недовольно подергивает ухом, солистки поют, кот слегка дирижирует хвостом. На последнем аккорде, котище встает и, потянувшись и со значением подняв пушистый, похожий на плюмаж хвост, торжественно покидает сцену. Зал разражается аплодисментами. На крики «браво» на сцену возвращаются обе солистки. И только таинственный дирижер так и не вышел на поклон.

На выставке в Эрмитаже, молодой человек, должно быть петербуржец, проводит экскурсию с ребятами школьного возраста. Остановившись перед изящным сервизом в стиле рококо, застыл на мгновение, нахмурив лоб и почесывая подбородок.

– Даже не знаю, это либо Франция, либо… Париж.

– Владимир Михальчук виртуозно проводит экскурсии по Львову, – рассказывает Владимир Софиенко. – Сложилось ощущение, что он очень долго изучал историю своего города, так что и сам полностью сжился с ним.

«Вот это брусчатка такого-то года. Вот здесь паны жили, там казачество, тут была масонская ложа. Вот, обратите внимание, прямо в этом доме, мы с друзьями работали по металлу. – Мечтательно закатывая глаза: – Бывали такие красивые откаты!

Обратите внимание на Олеський замок: здесь снимались «Три мушкетера», вот прямо по этой улице проскакал д’Артаньян. Направо когда-то возвышался монастырь. Посмотрите налево, в этой общаге я… сами понимаете, общежитие женское. В окно приходилось забираться по простыням. Упал».

В замке за плату можно было облачиться в старинные наряды. Оделись, пофотографировались, но никто не торопил гостей переодеваться в свое и они какое-то время гуляли коронованные и отчего-то невероятно счастливые, пока Владимир Михальчук не повел их в ресторан при замке.

Прежде в этом помещении размещалась людская, а сейчас сделан элитный ресторан.

«Здесь крутые сидят», – шепнул Михальчук, подвигая Лене, жене Владимира, рюмку местной наливки.

В золотой короне Владимир Софиенко тоже чувствовал себя вполне себе крутым. А в голове уже складывалась история «Тайны Олеського замка».

Две дамы у римской колонны в термах Антонина:

– Венчик как у нас на сталинских домах.

– Естественно. Там империя. Здесь империя. Этот стиль так и называется – эмпирическим.

Оказывается, когда Казимир Малевич создавал свой знаменитый авангардный «Черный квадрат», публика уже четверть века как знала эту картину, написанную французским писателем-юмористом Альфонсом Алле в 1893 году под грациозным названием «Битва негров в пещере глубокой ночью». Кроме того, Алле раньше на семьдесят лет создал свой «Траурный марш для похорон великого глухого», который после него повторит, не сбившись ни на одну ноту, Джон Кейдж. Его произведение получит название – музыкальная пьеса из одной тишины «4’33"».

В начале девяностых Григорий Панченко работал при группе уличных художников, совмещая должности зазывалы и вышибалы в одном лице. Дело оказалось нехлопотным: если заявлялся какой-нибудь агрессивный тип, рэкетир или буйный псих, его следовало осадить и выпроводить подобру-поздорову. В остальное же время, он сидел на складном стульчике, перед входом в павильон и писал фантастику.

Однажды приходит незнакомец и спрашивает старшего. Панченко оглянулся. Все художники были заняты своими делами, кто-то увещевал покупателя, кто-то прикреплял объявление.