Бумажный Тигр 3

Одежда на нем превратилась в лоскуты, в пропитанное кровью рубище, почти не скрывающее страшно разбухшую плоть, поросшую иглами. Каждая его пора, пронзенная сталью, кровоточила, каждый дюйм тела, пронзенный десятком миниатюрных копий, дрожал. Лицо превратилось в повисшую на остриях маску из кожи, рот – в пришпиленную к рычащему черепу изорванную в лохмотья улыбку.

Он кричал, насколько позволял ему проткнутый в дюжине мест язык и хлюпающая, истыканная шипами, глотка. Но крик его уже затихал и только резкое хрипящие дыхание порванных легких указывало на то, что запасы жизни в этом несчастном теле скоро истекут без остатка.

Должно быть, яркий гальванический свет на миг привел мученика в чувство. Он захрипел, выгибаясь дугой, царапая пол, и рефлекторно прижал руки к груди, пытаясь вытащить пучок игл из гортани. Не замечая, что его руки, усеянные шипами и превращенные в орудия пытки, еще больше рвут и калечат его тело. Но самым страшным было не это. Самым страшным был треск, который Лэйд внезапно отчетливо разобрал. Треск вроде треска старой ткани или…

Человек-еж заверещал, неожиданно широко раскрыв рот и сделалось видно, что иглы торчат у него не только между зубами, но и в нёбе. Хруст и…

Лэйду захотелось опрометью броситься прочь.

Сразу в нескольких местах кровоточащая плоть умирающего забурлила, под лохмотьями вспухли отчетливые, с кулак размером, фурункулы. Которые мгновением позже лопнули с тихим треском ткани и кожи, раскрывшись соцветиями из сверкающих шипов. Умирающий, кривя рот в своей страшной не сходящей улыбке, тщетно пытался сдержать их рост, прижимая унизанные шипами руки, не замечая, что кожа на его теле исполосована до такой степени, что скоро станет слазить клочьями…

Это были не иглы. Это были металлические пишущие перья, растущие из его тела, медленно разрывающие плоть. Тысячи, десятки тысяч металлических перьев.

Лэйд выскочил из кабинета, тяжело дыша и борясь с рвотным спазмом, закупорившим горло. Он все еще слышал треск лопающейся кожи и звон острой металлической чешуи, царапающей стену.

Ах, черт…

***

Следующие несколько кабинетов Лэйд, сцепив зубы, миновал быстрым шагом, едва осветив фонарем. Человек-еж мог быть не единственной дьявольской шуткой демона, неизвестно, как он обошелся с прочими, оказавшимися в его власти.

Пусты. Благословение Господу – пусты.

Но уже в следующем он сделал еще одну отвратительную находку. Эта была лишена шипов, но оттого выглядела не менее жутко.

Лэйд едва не вздрогнул, когда луч фонаря внезапно разбрызгал вокруг себя целый сноп искр, ослепив его на миг. Осколки, сообразил он мгновением позже, немного проморгавшись. Целая груда чертовых стеклянных осколков прямо на полу посреди кабинета. Какой-то разиня, какой-нибудь проклятый деловод, попросту разбил вазу для цветов и поленился убрать. Или ему уже было не до того. Но…

Не бывает ваз для цветов таких размеров, мрачно известил его голос, идущий от тех сырых низовьев души, где располагается все самое дурное и мрачное. Посмотри сам. В этой вазе должно быть по меньшей мере пять галлонов! Даже существуй подобные, едва ли мистер Крамби позволил своим служащим украшать такими свои кабинеты!

Осколков и верно удивительно много. Нет, здесь разбили не цветочную вазу, здесь расколотили до черта посуды. Целую посудную лавку, быть может. Вон и у стены виднеются тончайшие слюдяные пластины, и дальше, дальше…

В этот раз Лэйд не собирался заходить в кабинет, лишь направил внутрь луч света.

Ох, черт.

Осколков в самом деле было огромное количество. Они усеяли почти весь пол кабинета, в некоторых местах образовав целые груды. Не бутылочное стекло, мгновенно определил Лэйд, куда более тонкое, вроде того, что бывает на хваленых венецианских фужерах. Вот только вперемешку со стеклом кабинет был усеян мелкой серой пылью, который он сперва не разглядел. Судя по размеру фракций и вкраплениям, это было что-то вроде песка. Да и хрустел он под ногами точно обычный речной песок.

Ваза с песком?..

Нет, Чабб, садовая ты голова, никакая это не ваза.

Куда интереснее.

У дальней стены он разглядел более массивные осколки. Точнее, целый стеклянный остов какой-то хитрой и сложной конструкции, восседавшей за письменным столом. Конструкции, удивительно похожей на…

Шлюхино отродье!

Человек. Это была стеклянная статуя, изображавшая человека и выполненная в натуральный, один к одному, размер. Ни один стеклодув, получи он хоть все существующие в мире призы за свое искусство, никогда бы не смог выдуть из пузыря раскаленной стекольной массы ничего подобного. Это был не примитивный истукан вроде тех, что иногда водружают возле своих алтарей полли, имеющий лишь условные черты лица, и даже не какой-нибудь пучеглазый матрос работы Бенеса[6], привычно украшающий собой корабельную пристань, служащий трибуной для многочисленной и охочей до публичных диспутов чаячьей гвардии.

Это было настоящее произведение искусства. Лэйд отчетливо, даже без помощи фонаря, мог различить мельчайшие черты лица – ушные раковины, изящно очерченный нос, плотно сжатые губы. Удивительное дело, даже бакенбарды, украшавшие щеки статуи, были изваяны в стекле столь тщательно, что можно было, казалось, различить даже отдельные волоски. Немыслимое по своей сложности произведение. Вот только поза статуе была придана весьма странная. Восседая за столом, она обхватила ладонями голову, и даже стеклянная ее спина замерла в позе, выдающей крайнее напряжение.

Статуя была пустотелая, машинально отметил Лэйд, пустая в середке. В некоторых ее местах, однако, что-то серело и это что-то к его удивлению оказалось тем самым серым порошком, который хрустел у него под ногами вперемешку с осколками.

Песком.

Только тогда Лэйд догадался посветить на статую сбоку и почти сразу обнаружил то, что и предполагал. Статуя была почти совершенной по своему устройству, но все же не идеальной. У нее были дефекты, сокрытые от постороннего взгляда столом, а именно – отсутствие обеих ног. Едва ли таинственный стеклодув забыл их сделать. Ниже колен они заканчивались острыми оскольчатыми культями.

Неудивительно.

Стекло – чертовски хрупкий материал, это знает всякий, кому доводилось ронять вазу.

Лэйд еще раз осветил фонарем лицо статуи. Кажется, только теперь он понял смысл застывшего в его прозрачной толще выражения – смертельного отчаянья. Ладони, обхватившие голову, выпученные невидящие глаза, плотно стиснутые губы.

Это был человек. Пока чья-то воля не превратила его покровы в прозрачное стекло, а его внутренности в серый песок. Этакая нелепая пародия на песочные часы. Сложный механизм для подсчета времени в хрупкой и недолговечной оболочке.