Бумажный Тигр 3
Шрифт:
Дальше между ними беседа была, на которую меня, понятно, не звали. Только разговор это был непростой, как видно. Часом позже мистер Крамби вышел со звенящим мешочком в руках, но выглядел очень уж задумчивым, прямо-таки смятенным. А мистер Олдридж... Не знаю, где носило его в тот день, и знать не хочу, знаю только, что после того разговора разбила его лихорадка, да такая свирепая, что я думал, не доживет наш бедный мистер Олдридж до рассвета. Видать, промок он до нитки, пока в поисках денег бегал, промок и продрог, а в его возрасте это смерти подобно. Ох и метался он, ох и бредил, а дыхание в груди то клокотало так, будто ребра сломает, то пропадало вовсе. К утру кричать начал, и кричал так, что всех постояльцев в гостинице перебудил. Страшная была ночь. И следующие две недели не лучше. То в беспамятство впадал,
Что было дальше? Ничего хорошего, мистер Лайвстоун. Мне иногда кажется, что мистер Олдридж так полностью с того дня и не оправился. Будто что-то надломилось в нем. Как только оправился от лихорадки, у него снова был разговор с мистером Крамби и снова тайный. Но мне довольно было бросить взгляд на светящееся от счастья лицо Крамби, чтобы понять, он принес добрые вести. Компания была спасена, беда миновала. Вот только мистер Олдридж, сдается мне, этому обрадоваться уже не мог. Едва державшийся на ногах после болезни, он вдруг набросился на мистера Крамби с такой злостью, что, верите ли, стекла в рамах звенели от его крика. Когда мистер Крамби, смущенный, ушел, впервые не попрощавшись, мистер Олдридж сел на кровать и заплакал. А после… После он сел к столу, спросил бумагу с чернилами и без единого черновика набросал письмо, которое велел мне немедля отнести в Контору. Много позже я узнал, что это был его указ об отречении, как шутили тогда прочие господа. Этим, значит, приказом он назначил мистера Крамби на пост директора, сам же удалился от дел и с тех пор ровным счетом ни единого раза на службе не показывался. А в тот же день приказал мне собирать чемоданы, мы, мол, перебираемся в другое место. Да, по первому времени от мистера Крамби прибывали курьеры с отчетами, но мистер Олдридж строго-настрого распорядился отправлять все их писульки в камин – ни одного даже не распечатал. Вот и вся история, сэр. Может, где я приукрасил, где чего позабыл, но в целом так оно и было.
Лэйд не нашелся, что спросить еще. Картина и без того, как будто, вырисовывалась вполне живо, так живо, будто он сам, спрятавшись от взгляда мистера Госсворта за вешалкой, был свидетелем всех этих безобразных сцен.
Как и следовало ожидать, чем хитрее несгораемый шкаф с патентованным замком, тем проще ключ, которым он отпирается. Ключ, который отпирал странный шкаф под названием «Олдридж и Крамби» был так прост и безыскусен, что Лэйд даже ощутил подобие разочарования, услышав щелчок воображаемого замка.
Ревность. Обычная человеческая ревность, в которой ни на грош ни кроссарианства, ни прочих таинственных материй. Как это обычно и бывает в жизни.
Олдридж отчаянно ревновал своего новообретенного отпрыска к своей же компании. Одно свое детище, брошенное и забытое, к другому, дорогому и тщательно лелеемому. Ценой каких-то немыслимых усилий ему удалось раздобыть недостающую сумму, но насладиться ролью спасителя ему не довелось из-за нервного напряжения - плоды победы пожал не он, а Крамби. Это Крамби выступил спасителем, он возглавил компанию в решающий миг, тогда как сам мистер Олдридж лежал в горячке. Возможно, эти четыреста монет он добыл чудовищной ценой, использовав свои старые связи и опустошив все мыслимые копилки. И вот благодарность… Должно быть, мистер Олдридж за долгие годы настолько свыкся с троном всесильного патриарха, что не смог вынести бремя чужой победы и, морально растоптанный, немедля подал в отставку. Плюнул на свое наследие, оставив его на попечение человеку, которому сам до конца не доверял.
Вот почему он не брал ни фартинга из капитала компании – не смог смириться с мыслью о том, что его нелюбимый сын, возглавив созданную им компанию, милостиво одаряет его крохами со стола. Вот почему он перестал вникать в дела и целенаправленно разорвал все связи. Вот почему…
Мысль Лэйда, нащупавшая нужную колею, на миг споткнулась.
Почему Олдридж покончил с собой? Почему терпел два года, прозябая в дрянных гостиничных номерах, прежде чем натянул свой единственный приличный костюм без заплат, собрался с духом и залез с ногами на подоконник? Ожидал, что Крамби раскается и придет звать
его обратно? Уповал на какой-нибудь очередной финансовый кризис, который вновь вызовет его, Олдриджа, из небытия, точно позабытого призрака? А может, он прознал от Розенберга о том, что компания находится на последнем издыхании и просто не смог пережить такую новость?А может… Мысль Лэйда задребезжала на рельсах, высветив на миг из обступающей тьмы жутковатую картинку – Крамби, закатав рукава своего дорогого пиджака, выталкивает Олдриджа из окна.
Пока Олдридж жив, он оставался пусть и привилегированным, но все-таки домашним питомцем с ничтожной долей акций в общем капитале. Жалкие шесть сотых процента, меньше, чем ничего. Да, Олдридж, повинуясь чувству вины, вписал в свое завещание слова «Весь свой капитал в «Биржевой компании Олдридж и Крамби» завещаю в равных долях своим компаньонам», но… Но ведь он в любую минуту мог передумать, не так ли? Старые джентльмены, которые часто чудачат, иногда склонны к подобного рода фокусам… Так не стоит ли ускорить их переход в лучший мир, чтобы избавить от тягот и невзгод?
Лэйд заставил себя вышвырнуть эту мысль из головы, точно гнилой орех из отобранной на продажу кучи. Едва ли Крамби может считаться достойнейшим из сыновей. Он шантажировал родного отца, пусть и отрекшегося от него. Он спустил накопленное им состояние. Он определенно упивался дарованной ему властью, нарочно создавал интриги меж членами оперативного совета. Копя обиду на Олдриджа, он в конце концов опустился до того, что нанял его старого слугу на должность-синекуру – без всякого сомнения, с единственной целью поднять его на смех и сделать мишенью для шуток сослуживцев. Так не в меру разошедшиеся хулиганы-школьники пинают на улице шляпу своего учителя, заливаясь смехом. Но убийство?..
– Благодарю вас, мистер Госсворт, - Лэйд улыбнулся старому слуге и достал из кармана банку маринованных маслин, - Ваш рассказ необычайно помог мне. Прошу, примите это от меня в качестве благодарности.
Мистер Госсворт растрогано взглянул на жестянку.
– Всемерно благодарю, мистер Лайвстоун, - Ежли я еще чем могу…
Лэйд вздохнул.
– Нет. Не думаю.
[1] Тонкая красная линия – аллегорическое название для позиций шотландского 93-го пехотного полка, который в битве при Балаклаве (1854) был сильно растянут, чтобы встретить удар русских сил.
[2] Убийца из Уайтчепела – одно из прозвищ Джека-Потрошителя.
[3] Аффидевит (от лат. affido — «клятвенно удостоверяю») в английской юриспруденции - письменные показания лица, которое не может явиться на рассмотрение дела лично.
[4] Джозеф У. Карр (1849 – 1916) – британский искусствовед, галерист, автор статей об искусстве.
[5] Байуабес – рыбный суп из французской кухни.
[6] День святого Давида – праздник в Уэльсе в честь Давида Валлийского, святого и покровителя, отмечается 1 марта.
[7] Соверен – золотая английская монета, приравненная к фунту стерлингов.
Часть III. Глава 18
Пробуждение есть величайшая часть дня. Как свежерожденная душа, чистая от грехов и помыслов, в первые минуты своего существования определяет свой жизненный путь, так джентльмен, проснувшись с пустым желудком, волен определить, чем его заполнить – сваренными второпях яйцами всмятку и гренками, или же, подойдя к делу обстоятельно, соорудить настоящий плотный завтрак, который даст ему сил на большую часть дня. Многие изречения мистера Хиггса Лэйд находил остроумными, емкими и в высшей степени уместными даже среди воскресной проповеди, но это он помнил особенно четко и часто мысленно произносил, отрешившись ото сна.
За многие годы жизни ему приходилось просыпаться в самых разных местах – и в самых разных чувствах. Чаще всего он просыпался от мерного перестука лошадиных копыт под окнами – молочники Миддлдэка спешили по Хейвуд-стрит, чтобы еще до рассвета наполнить крынки, бидоны и ведра своих подопечных свежим парным молоком, сливками и обратом. Хороший звук, размеренный и звучный, как тиканье заведенных с вечера часов, под такой приятно просыпаться в маленькой спаленке над лавкой, чтобы, не зажигая лампы, в сером свечении еще не рожденного дня лежать несколько минут, размышляя о вещах, которые непременно позабудутся в дневной сутолоке прочих мыслей.