Бунт Хаус

Если бы я вернулась в Тель-Авив, это не было бы проблемой. Ничего из этого. Зловещее присутствие полковника Стиллуотера пресекло бы это дерьмо в зародыше в тот же день, когда я прибыла сюда. Я не была бы настолько слаба, чтобы позволить своим мыслям роиться у меня в голове, а Рэн... ну, скажем прямо, Рэн, вероятно, уже был бы мертв. Мой отец сделал бы все возможное чтобы парень таинственным образом оказался разорванным на куски, разбросанным по насыпи гребаного шоссе в черных мусорных мешках.

Он барабанит пальцами по боку бутылки с вином, перемещаясь так, что теперь он лежит на куче одеял. Его рубашка задралась, обнажив несколько дюймов голого живота, и моя грудь сильно сжимается. Я самый худший вид наркомана. Я точно знаю, насколько он плох для меня, и все же не могу удержаться, желая большего. Впервые почувствовала его вкус в беседке во время грозы, воспоминание о его обнаженном торсе с тех пор сводит меня с ума, и теперь я хочу, чтобы эта рубашка исчезла. Я хочу, чтобы она исчезла, черт возьми, и ненавижу себя за это. Где же все то самообладание, которому научил меня отец? А здравый смысл?

Как сытая кошка, греющаяся на солнышке, Рэн закрывает глаза, положив одну руку на солнечное сплетение.

— Неужели это было так больно? — бормочет он. — Садись, Эль, у тебя есть ко мне вопросы.

— Нет... я… — черт возьми. Почему так трудно быть с ним откровенной? У меня есть миллион вопросов, и я умираю от желания узнать ответы на все из них, но садясь на это одеяло, я приглашаю в свою жизнь неприятности, которые мне не нужны. — Какие бы вопросы у меня ни были, они неуместны. Ответы ни них ничего не изменят, — говорю я ему.

Теперь я начинаю чувствовать себя немного безнадежно. Я бы отдала все, чтобы выбраться из этой ситуации, но горькая ирония заключается в том, что я также сделала бы все, чтобы заполучить его.

Он плохой парень. Чудовище, которое выползает из тени, чтобы ранить и калечить тех, кто его окружает. Ничего хорошего из него не выйдет. Но бороться с этим влечением, которое я испытываю к нему, кажется настолько бесполезным и бессмысленным, что моя воля больше не ощущается как моя собственная. Я его пленница, а Рэн Джейкоби — вовсе не великодушный тюремщик. Он будет держать меня под замком, пока ему не надоест, и у меня складывается впечатление, что его навязчивые идеи на всю жизнь.

— Какой от этого может быть вред? — бормочет он. — Ты говоришь. Я отвечаю. Это просто разговор, Элоди. Это тебя не убьет.

Мое сердце — камень с острыми краями. Оно отказывается биться, когда я ступаю на одеяло, толстый тканый материал мягко ложится на подошвы моих ног, и я опускаюсь в сидячее положение. Рэн улыбается сам себе, и мой темперамент резко обостряется.

— Не знаю, почему ты улыбаешься. Ты ничего не выиграл. Не стоит пока делать никаких отметок, Джейкоби.

Вместо того, чтобы подавить улыбку, мое раздражение только поощряет ее расти в размерах.

— Я не веду никакой учет. Единственное, что меня интересует, это...

— Боже, даже не говори этого, — вмешиваюсь я. — Не надо. Это только заставит меня ненавидеть тебя еще больше.

Он открывает глаза, искоса наблюдая за мной, его губы слегка приоткрыты. Обе его брови взлетают вверх, и я знаю, что он собирается закончить свою нелепую фразу.

— ...это твое доверие.

— Когда мне было шесть лет, я не спала каждую ночь, ожидая, что Питер Пэн влетит в мое окно. Каждую ночь я ждала, что он придет и заберет меня. Мне нужны были крылья феи, красивое платье, и я хотела сбежать с ним в Неверленд. И знаешь, что? Этого не случилось. Я выросла и поняла, что глупо желать того, что невозможно. Тебе, наверное, стоит сделать то же самое. — Мой тон настолько насыщен сарказмом, что он кажется маслянистым и неудобным, выходя из моего рта. Я никогда раньше ни с кем так не разговаривала. Честно говоря, мне не нравится, как это заставляет меня чувствовать себя.

Рэн перекатывается на бок, сдвинув брови, подпирает голову рукой.

— А ты не задумывалась над тем, почему ты питаешь ко мне такую неприязнь, Стиллуотер? Я имею в виду, действительно спроси себя, почему?

— Я знаю почему. Ты наглый, высокомерный мальчишка без совести, который терроризирует людей этой академии без всякой задней мысли.

— И у тебя есть доказательства этого? — ровным голосом спрашивает он. — Ты видела это своими собственными глазами?

— Ты это серьезно?

Он кивает головой.

— Хорошо. Давай посмотрим. Ты вывалил мне в стол кучу гнилого мяса. Во всяком случае, пахло тухлым мясом. И ты угрожал Тому, когда он не хотел манипулировать мной, чтобы я отдала ему свой телефон. И ты ворвался в мою комнату…

— Ты же знаешь, что я этого не делал.

— Я знаю, что ты это сделал, — возражаю я.

Он пожимает плечами и горько смеется себе под нос.

— А что еще ты знаешь?

— Я знаю, что... я знаю, что ты... ты...

— Ты знаешь, что я не нравлюсь Карине. Она ведь была твоим главным источником информации обо мне, верно? И она так уязвлена тем, что Дэшил пренебрегает ею, что возненавидела меня и Пакса вместе с лордом Ловаттом, несмотря ни на что. А что еще?

— Только потому, что я не испытала на себе, что ты придурок, не значит, что это неправда.

— Итак, я положил тебе в стол пару лягушачьих лапок. Признаюсь, это было не очень приятно. Приношу свои извинения за это. И мне очень жаль, что я угрожал Тому. Иногда я не очень хорошо общаюсь с людьми.

— Вау. Это, должно быть, преуменьшение века.

Он пригвождает меня к месту очень серьезным, очень зеленым взглядом.

— Ты закончила?

Я прикусываю кончик языка, глядя на него в ответ.

— Мне очень жаль, что я несовершенен. Я полностью осознаю свои недостатки. И поработаю над некоторыми из них, если это сделает тебя счастливой.

— Ха! Как будто мое счастье что-то значит для тебя.

Медленно садясь, Рэн поворачивается так, что мы оказываемся лицом друг к другу, и выражение его лица становится пугающе напряженным.

— Я очень сильно забочусь о твоем счастье. Даже больше, чем следовало бы. Я забочусь о том, чтобы лично отвечать за твое счастье, и это... — он качает головой, — это ошеломляющее осознание, поверь мне.

Он выглядит настолько удивленным таким поворотом событий, что я действительно верю ему.

— Должно быть, это странно — заботиться о ком-то еще, когда раньше ты заботился только о себе.

Рэн сверкает зубами — быстрая гримаса, которая выглядит болезненной.

— Ну вот, опять ты строишь предположения. Давай так? Ты откладываешь суд надо мной на три ночи. Ты приходишь сюда, встречаешься со мной, и мы разговариваем. Ты действительно слушаешь. А потом... потом ты сможешь решить, действительно ли я антихрист. И я клянусь честью своей семьи, что оставлю тебя в покое, если ты действительно этого захочешь.