Бунт Хаус

Я перехожу улицу еще до того, как осознаю, что делаю. С этой стороны дороги нет входа на стоянку, она должна быть на другой стороне стоянки, но это меня не останавливает. Одним прыжком я оказываюсь на полпути к забору. Через секунду после этого я перепрыгиваю через него, прыгаю вниз, приземляюсь на землю с треском ломающихся костей, который проходит через лодыжки, колени, бедра, спину и заканчивается тем, что мои зубы щелкают так сильно, что я почти откусываю свой гребаный язык.

Они замечают меня.

Но только уже слишком поздно.

Мой кулак врезается в челюсть Фитца, соединяясь со всемогущим, удовлетворяющим треском. Он падает, как мешок с дерьмом.

— Какого хрена! — Пронзительный крик моей сестры очень громкий и истошный. Я хватаю ее за руку и оттаскиваю в сторону. — Отвали от меня на хрен, Рэн. Господи, да что с тобой такое, чертов псих!

Лежа на земле, Фитц прижимает пальцы ко рту и смеется, как маньяк, когда они становятся красными. Кровь покрывает его зубы и стекает по подбородку.

— Я тоже рад тебя видеть, Джейкоби.

— Ты бессмертен, Док? — рявкаю я, хватая его за футболку спереди. — Ты открыл тайну вечной жизни?

Он сардонически выгибает бровь. В его глазах нет и тени страха, ни намека на беспокойство. Он смотрит вниз на мой рот, его глаза задерживаются на моих губах, и я просто знаю, что он становится чертовски твердым прямо сейчас.

— Нет, — говорит он.

— Ты что, неуязвим? Твои кости не ломаются? Твои раны сразу же заживают и кровотечение останавливается?

— Нет, Рэн. Как тебе хорошо известно, это не так. — Он произносит каждое слово, мурлыча, как кошка.

Кипя от ярости, я толкаю его так сильно, что его затылок отскакивает от бетона.

— Тогда прекрати делать то дерьмо, из-за которого тебя могут убить, ублюдок.

— О чем, черт возьми, ты думаешь? — Мерси сейчас стоит передо мной, положив руки мне на грудь, толкает меня, вынуждая сделать маленький шажок в сторону от учителя английского. — Мы же на гребаной публике, Рэн. Ты что, с ума сошел? Ты не можешь, бл*дь, ударить члена факультета на глазах у людей.

Настолько угрожающе, насколько это возможно, я опускаюсь вниз, чтобы уткнуться лицом в ее лицо.

— Я ударю его, куда захочу. Иди и садись в машину, Мерси.

— Я не собираюсь садиться в одну машину с тобой…

— САДИСЬ В ЭТУ ЧЕРТОВУ МАШИНУ! — Я вибрирую, переполняюсь, переливаюсь через край — чистая и ослепляющая ярость. Она вырывает куски из моих внутренностей с каждым неровным вдохом, который я делаю. Выражение лица Мерси опустошается, становится совершенно пустым. Она моргает, потом поворачивается и идет через парковку к красному «Фольксваген Битл», который наш отец купил ей в прошлом году.

— Я не вижу ничего плохого в том, чтобы поговорить со студентом, если увижу его за пределами кампуса, — беззаботно говорит Фитц, приподнимаясь на одной руке. — Что мне делать? Игнорировать вас, ребята?

О, Боже. Ну и ублюдок. Я медленно опускаюсь перед ним на корточки, кладу руки на бедра и смотрю на него с полнейшим презрением.

— Ты не смотришь на то, что принадлежит мне. Ты не трогаешь ничего, что принадлежит мне. За пределами своей преподавательской деятельности ты не разговариваешь ни с кем, кто имеет отношение ко мне. Ты меня понял?

С горящими глазами Фитц сосет нижнюю губу, обе ноздри раздуваются.

— Знаешь, это не обязательно должно быть так. Все может быть так, как было раньше.

Черт, он просто не слушает меня. Я закрываю глаза и качаю головой, не в силах поверить в наглость этого ублюдка.

— Просто держи свое слово, Уэс. Или жизнь станет для тебя действительно неприятной, понял?

Я забираюсь в глупый, девчачий красный Жук Мерси, ударяя кулаком по приборной панели так сильно, что пластик трескается.

— Рэн! Ах ты засранец! Какого хрена ты творишь? — Мерси бьет меня, нанося удар в плечо. Она всегда была гораздо больше заинтересована в том, чтобы быть худой, чем подтянутой, поэтому у нее нет большой силы. Даже синяка не останется. — То, что ты уже сломал все свои вещи, еще не значит, что ты можешь сломать мои, — дуется она.

Я чувствую себя так, словно только что пробежал марафон. Я никак не могу отдышаться.

— Повзрослей, Мерси.

— Ты не думаешь, что он сейчас донесет на тебя Харкорт? — шипит она, ее глаза сверкают кинжалами на меня. — Ты думаешь, он просто будет держать рот на замке, если ты надерешь ему задницу посреди города? Ты его унизил.

Да. Я чертовски унизил его. Но за мои действия на этой парковке никто не ответит, и Мерси это знает. Я знаю это, и Уэсли Фитцпатрик знает это больше всех.

Он ни хрена не скажет.

Его проблема всегда заключалась в том, что он хотел, чтобы я причинил ему боль. Унизил его.

Почти так же сильно, как он хочет, чтобы я его трахнул.

Когда мы возвращаемся в школу, я останавливаюсь на обочине у Бунт-Хауса и выхожу из машины. Мерси меняется со мной местами.

— Ты просто сумасшедший! — кричит она, ускоряясь по холму по направлению к академии.

Если она ожидает, что это будет своего рода откровением для меня, то ей чертовски не повезло. То, что я собираюсь сделать, является достаточным доказательством того, что она права. Я достаю свой телефон и быстро набираю сообщение, прежде чем отправиться внутрь, чтобы бросить одежду в сумку.

Я: уезжаю на три дня. Увидимся, когда вернусь.

Глава 21.

ЭЛОДИ

КОНЕЧНО, ПОВСЮДУ есть трещины. И несколько пятен, где цвет её крыльев исчез, сменившись гладкой белой керамикой, где был потерян первоначальный обломок. Но птица, которую подарила мне моя мать, по большей части снова цела, и из всех людей на свете Рэн Джейкоби собрал ее для меня.

Для меня.

У меня есть вопросы. А именно: где он нашел все эти кусочки? Как он их забрал? Харкорт сказала, что они были пропылесосены и утилизированы. Он, что рылся в мусоре, чтобы вытащить их оттуда? И как, черт возьми, ему удалось собрать статуэтку обратно? Это заняло бы несколько часов. Дней. Я даже не могу понять, сколько времени это заняло бы. А сколько терпения потребовалось бы для такого занятия! Гораздо больше терпения, чем я приписывала Рэну, это уж точно.

У меня не заняло много времени, чтобы неприятное подозрение пустило корни в моем сознании, как сорняк, пробивающийся сквозь трещины в тротуаре. Рэн не стал бы собирать птицу обратно. Он просто не мог этого сделать. Ни в коем случае он не стал бы тратить время на то, чтобы сделать что-то, требующее таких больших усилий. А это значит, что он принудил, подкупи или угрожала кому-то другому и заставил их сделать это. А потом он подкинул свою маленькую бирюзовую коробочку к моей двери, чертовски самодовольный, притворяясь героем за то, что вернул мне нечто столь ценное. Я перехожу от благодарности и изумления к отвращению и разочарованию ровно за три секунды. Это единственное объяснение, которое имеет хоть какой-то смысл.