Бунт Хаус

Это просто трюк. Действительно паршивый трюк, на который я не настолько глуп, чтобы попасться. Я скалю зубы и бросаю задание ей на колени.

— Выбери тему для задания. Прекрати свои гребаные разговоры, Мерси, а то у нас будут проблемы.

Она выбирает Сидни Картон. Из всех персонажей всех книг она выбирает Сидни Картон из «Повести о двух городах» Чарльза Диккенса, потому что знает, как сильно это меня раздражает. Сидни-мой парень. Он негодяй, самый худший и самый лучший. Я отождествляю себя с ним на стольких уровнях, что это даже не смешно. Если бы она была кем-то другим, я был бы удивлен, что она выбрала его из ниоткуда в качестве темы нашего задания, но поскольку она такая, какая есть, я совершенно не удивлен. В конце концов, мы же близнецы. Наши сраные мозги работают так одинаково, что я презираю ее почти так же, как себя.

Как только раздается звонок, возвещающий об окончании урока, я достаю телефон и включаю его. Я выстукиваю сообщение и выхожу из класса.

Я: Обеденное время. Найди меня. Я буду тусоваться с поэтами.

Глава 28.

ЭЛОДИ

Я ЕЩЕ НИКОГДА никому не желала зла.

Это на самом деле ложь, я желала зла одному человеку, но мой отец не считается. Он мерзкий тип, и он заслуживает всех дурных мыслей, которые у меня когда-либо были о нем. Если не считать полковника Стиллуотера, я стараюсь дать людям презумпцию невиновности. Мне нравится стараться быть честным человеком. Справедливым человеком. Но это ни черта не годится — Пакс Дэвис — ублюдок высшего порядка, и я надеюсь, что он упадет с очень высокого утеса. Хотя думаю, с ним будет все в порядке, он выживет после падения. Хотя бы несколько недель на растяжке, корчась в агонии на грязной больничной койке? Да, это звучит как подходящее наказание для такого придурка, как Пакс.

Восемь: вот сколько раз он называл меня шлюхой за те сорок минут, что мы должны были сидеть вместе и обдумывать, как будем выполнять наше задание. — «Прочтите независимую книгу с глубоким и трогательным сюжетом, а затем представьте ее классу». — Честно говоря, я не уверена, что Пакс умеет читать. Он не проявил никакого интереса к листку, который дал нам доктор Фитцпатрик. Но с другой стороны, он провел последние десять минут урока, стуча по экрану своего телефона, посылая текст за текстом Бог знает кому, так что он должен обладать некоторым элементарным пониманием английского языка.

Когда мы расстались, он прорычал мне что-то гортанное и грубое на языке, который я думаю, был немецким, затем он вежливо сказал мне, что я должна прочитать книгу и написать презентацию сама, затем он показал мне средний палец и ушел, не сказав больше ни слова.

Мне не удалось поговорить с Кариной, чтобы узнать, как прошло ее испытание с Дэшилом, но по выражению ее лица, когда она спешила на следующий урок, я догадываюсь, что все прошло именно так, как можно было ожидать. Другими словами, ужасно.

За обедом у нее назначена встреча со школьным психологом, и поэтому я не чувствую себя виноватой, что не пытаюсь ее выследить, пока иду через академию. Когда я трусцой поднимаюсь по ступенькам в библиотеку, мои мысли несутся со скоростью мили в минуту.

Вряд ли это было дружеское сообщение. С другой стороны, в этом весь Рэн. Я не ожидала от него ничего романтичного. Честно говоря, я была удивлена, что он вообще прислал сообщение.

Я нахожу его именно там, где он сказал, в секции поэзии, среди Рильке, Гюго, Китс и Вордсворт. Склонив голову над книгой, с растрепанными волосами, свисающими на лицо, как это всегда бывает, его силуэт словно очерчен в свете, льющемся из огромных окон позади него. Однако я могу различить его профиль — сильную линию подбородка, прямую, как стрела, бескомпромиссную переносицу и греховно пухлые губы, которые работают, когда он складывает слова на странице перед собой.

Рэн не тот, за кого себя выдает. Не совсем. Да, иногда до него трудно добраться, а иногда он холоднее, чем ледниковые воды Антарктиды. Но в нем также есть глубокая, тяжеловесная часть, которую он никому не показывает. У меня такое чувство, что он и мне не показал эту свою сторону. Она выскользнула совершенно случайно, совершенно непрошено. Разница лишь в том, что рядом со мной он не пытался запихнуть ее обратно в клетку. Он позволил этой своей стороне покоиться там, на открытом месте, чтобы я могла делать с ней все, что захочу.

Его рот еще немного двигается, пока он продолжает читать, но уже вслух…

«Мы смотрим в то, что было, в то, что будет,

Томимся по тому, чего и нет,

Хотим блаженно спать, но нас страданье будит

И омрачает наш счастливый смех,

И песни грусти нашей – веселее всех.»

Ах. Значит, он знал о моем присутствии. Отлично. Я беру себя в руки, ведя яростный разговор с моим сердцем, убеждаясь, что оно знает, как себя вести, когда я прохожу мимо стеллажей, направляясь к нему.

— Опять Байрон? — спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой.

— Шелли. Он тоже был ублюдком. Беспробудный пьяница. Бабник. Бросил жену и обрюхатил другую женщину.

— Мэри Шелли. Я читала об этом.

Рэн тихо закрывает книгу и смотрит на меня краешком своих зеленых глаз. Ни одна другая его часть не двигается.

— Как и все лучшие мастера, он был в полном дерьме.

— Это стихотворение не прозвучало так уж ужасно. Просто печально.

Рэн улыбается и медленно опускает взгляд на книгу.

— Оно называется «К жаворонку». Одна из самых знаменитых его работ.

— О чем оно?

— О прошлом и будущем. О страхе смерти. Об иллюзиях и невежестве. О том, что даже самые сладкие песни о любви окрашены грустью. И о том, что человек никогда не сможет быть так же свободен, как птица.

— Звучит красиво.

— Да, — соглашается он. Положив книгу обратно на полку, он поворачивается и смотрит на меня, окидывая пристальным взглядом, от которого у меня мурашки бегут по коже. — И что он сделал? — спрашивает он.

— Кто?

— Пакс. Что он сделал? Я знаю, что он что-то сделал.

— О. Ух... он как всегда просто был очаровашкой. Все нормально. Никакого вреда.

— Ты не можешь знать, нанесен ли вред. Ты не узнаешь, пока не окажешься на полу в луже собственной крови. Вот как действует Пакс.

Я улыбаюсь его полной серьезности.

— Ты хочешь сказать, что он попытается меня выпотрошить? Потому что меня это не устраивает.

Рэн протягивает руку и хватает меня за руку, быстро поворачивается и тянет за собой. Точно так же, как при нашей стычке перед мадам Фурнье перед моим самым первым уроком французского, шок закручивается спиралью вверх по моей руке от его прикосновения, удивляя меня до чертиков, но на этот раз все по-другому. Он не схватил меня грубо за запястье. Он взял меня за руку. И он переплел свои пальцы с моими.

Я слишком ошеломлена, чтобы что-то сказать, пока он тянет меня прочь от окон и мрачного, серого дня снаружи, торопясь, пока не достигает задней стены библиотеки. Он останавливается перед простой деревянной дверью, которую любой в мире не заметил бы, если бы не стоял прямо перед ней. Рэн опускает мою руку и лезет в карман, вытаскивая толстую связку ключей. Его пальцы ловко перебирают ряд разного рода ключей и отмычек, пока он не находит тот, который ищет.

Мгновение спустя дверь открывается, моя рука снова в руке Рэна, и я следую за ним внутрь. Дверь со щелчком захлопывается за нами, и все погружается в тишину и совершенную бархатную темноту.