Бурсак в седле

— У меня другие сведения, господин генерал. И, повторяю, у преступления есть свидетели, — начальник управления ухватил за длинную резную ручку колокольчик, звякнул. На пороге кабинета возник жандарм, как две капли воды похожий на своего шефа.

— Пригласи эту несчастную женщину, — приказал начальник управления жандарму.

— Почему несчастную? Ее что, убили? — спросил Калмыков, наполняясь раздражением.

— Нет, не убили, но до этого было недалеко.

Жандарм едва ли не за шиворот вволок в кабинет китаянку в засаленном стеганном халате, сшитом из грубой синей ткани, усадил на табуретку.

— Эта женщина стала свидетельницей одного из убийств, — сказал начальник управления, иронически улыбаясь. — Убийца убегал через ее огород, помял рассаду и огурцы, приготовленные к продаже, сломал загородку… Ты могла бы опознать убийцу? — повысив голос, спросил он у женщины.

— Да! — та стремительно поднялась с табуретки, низко поклонилась начальнику управления. — Это был большой, очень большой человек, — сказала она и в робком, каком-то дрожащем движении раскинула руки в стороны. — Такой!

— И это все приметы? — насмешливо полюбопытствовал Калмыков. — Других примет нет?

— Главное, она запомнила лицо преступника, — сказал начальник управления.

— Еще у него были сапоги и большая лохматая шапка, — добавила китаянка.

— У меня все люди в сапогах и в лохматых шапках, — пробурчал Калмыков, — это раз. Сапоги и папаху может носить любой человек, приехавший из-за Амура.

— У нас есть и другие свидетели, — сказал начальник жандармского управления.

— И стоило меня поднимать из-за этого ночью? — спросил атаман.

— Мы всегда так поступаем.

— Ну и порядочки у вас… Ладно! — Калмыков хлопнул ладонями по коленям. — Что будем делать?

— Вам придется выстроить своих людей, а мы попробуем опознать виновного.

Шаг был, конечно, нежелательный, Калмыков поморщился, поводил подбородком из стороны в сторону, будто боксер, получивший больной удар.

— А если мы этого не сделаем?

— Тогда вам придется вернуться назад, в Россию. Мы вас депортируем.

Неприятное слово «депортируем», острым железным огрызком резанувшее по уху, Калмыков слышал первый раз в жизни.

— Ишь ты, — проговорил он насмешливо, — мудрено как выражаетесь, господин начальник, — атаман повертел в воздухе рукой, потом подул на пальцы, словно бы случайно схватился за что-то горячее.

Начальник управления вежливо улыбнулся в ответ, глаза его сделались злыми.

— Нам необходимо посмотреть на каждого вашего человека, — сказал он, — и мы это сделаем.

— Хорошо, — атаман согласно наклонил голову, — я не буду препятствовать.

На следующий день Калмыков выстроил своих казаков в одну линию, проехался перед ними на коне и звонко хлопнул плеткой по голенищу сапога. По крупу атаманского коня пробежала короткая нервная дрожь, конь прижал уши к холке — испугался… Слишком уж грозно хлопнула плетка. Атаман ударил плеткой вторично, фыркнул, распушил усы:

— Архаровцы! — Снова проехался вдоль строя. — Китайские власти жалуются на вас, — сказал он, — обижаете местных жителей…

— Как можно, господин атаман! — прогудел кто-то густым басом из дальнего края длинной шеренги. — Это не мы.

— Не верю. Это вы! — атаман привстал в стременах. — Начальник Фугдинского жандармского управления сообщил мне, что вчера подчиненные мне казаки завалили двух человек — одного русского, представителя торговой компании, и одного китайского подданного.

— Это не мы, — вновь прогудел из шеренги густой бас.

— Вы! — атаман еще раз зло хлопнул плеткой по сапогу. — Вы! Сейчас начальник жандармского управления произведет досмотр и найдет виновного. Досмотру не сопротивляться. Это приказ, — атаман ткнул плеткой в конец шеренги, где стоял начальник с испуганной, мелко подергивавшейся от страха китаянкой, — приступайте, господин хороший!

Начальник управления с женщиной медленно двинулись вдоль строя. Шли долго. Наконец остановились около урядника Прохоренко, крупного плечистого мужика с круглыми совиными глазами, в огромной папахе, сшитой из целого барана.

— Эх, Прохоренко, Прохоренко, — досадливо произнес атаман, — угораздило же тебя сшить такую приметную папаху! Тьфу! — Он огорченно отвернулся от казака.

Начальник жандармского управления вцепился в руку урядника, визгливо завопил по-русски:

— Ты арестован!

Казак выдернул руку из цепких пальцев жандарма, закричал:

— Вы чего, китаезы, совсем тут рехнулись? Не привязывайся! — И когда начальник жандармского управления вновь вцепился в его руку, позвал атамана: — Ваше превосходительство, заступитесь!

Калмыков опустил голову, прорычал глухо:

— Не могу! Если бы дело было в Хабаровске — заступился бы, здесь нет.

— Господин атаман!

— Не имею права! — В следующий момент Калмыков развернул коня и направил его на начальника жандармского управления. Тот понял, что атаман сейчас наедет на него, сомнет — вон как горят глаза у русского генерала, завопил громко, дергая казака за руку:

— Этот человек убил китайского подданного!

На площадь перед казармами выскочили десятка два жандармов и урядника увели. Калмыков опустил голову — он ничего не мог сделать.

Когда площадь очистилась от жандармов, Калмыков подрагивающим от внутреннего напряжения голосом негромко произнес:

— Через пару дней выступаем на Харбин.

— Скорее бы! — раздалось сразу несколько голосов. — А сейчас мы не можем уехать, господин атаман?

— Сейчас нет. Я еще должен повидаться с командующим Ли Мен Гэном и получить от него бумагу, разрешающую нам этот поход. Иначе нас на первом же углу остановят пулеметы.

— Шашкамипрорубимся, господин атаман!

Калмыков поморщился:

— Шашками нельзя. Мы в чужой стране. — Выпрямился: — А сейчас, господа станичники, прошу получить жалованье.

Строй одобрительно загудел:

— Вот это дело!

Калмыков выдал каждому казаку, ушедшему с ним в Китай, по десять золотых червонцев.

Кстати, царские золотые десятки до сих пор остаются одной из самых ходовых и популярных монет в мире — и ныне за потускневший червонец можно получить восемьдесят, а то и сто долларов «компенсации» по официальному обменному курсу. Вот какие были деньги у России!