Буйная Кура

– Вы сами видите, что я уже стар. Семья большая, а у меня нет ничего, кроме фаэтона. Трудно содержать жену и детей. Каждый хочет, чтобы его дети учились. Но что делать: бедность. Я не смог им дать образования. Только младший сын четыре года ходил в школу.

– А теперь чем он занимается?

– Ничем. Хочет отправиться в Баку, поискать работу. Говорят, что там на нефтяных промыслах нужны руки. Но он еще ребенок, я не могу отпустить его одного на чужую сторону.

– Сколько ему лет?

– Этой весной пойдет шестнадцатый.

– Как его зовут?

– Василий. Васька.

– Отдайте его мне. Я из него сделаю человека.

– Куда отдать?

– В Гори. Учиться.

– Ей-богу, не знаю, что и сказать, барин. Ученье-то, оно денег требует.

– Ничего не надо. Я устрою его в пансион. Я все беру на себя.

Иван Филиппыч не верил своим ушам. Видя его колебание, Алексей Осипович решительно закончил:

– Значит, будем считать - договорились. Как приедем в Тифлис, все решим окончательно.

– Будь по-вашему, - неуверенно сказал фаэтонщик.

Когда они снова тронулись в путь, уже стемнело. Показались дрожащие желтые огни недалекого села.

3

Поздний стук в дверь напугал Ахмеда. "Кто бы это мог быть?" Постучали снова. Ахмед привернул лампу, на всякий случай взял двустволку и подошел к двери. Некоторое время тихо стоял. С той стороны слышалось фырканье лошадей и тихий разговор двух мужчин. Ахмед еще больше насторожился. Хотя у него не было врагов, но по ночам он крепко запирал дверь и закрывал ставни окон. Эй, хозяин дома!

– Кто там?

– Божий гость7.

– Какой гость в такой час?

– Мы путники. Нас в дороге застала ночь.

Ахмед отодвинул щеколду и приоткрыл дверь. В узкой полоске света он увидел стоящего на улице. По его одежде можно было понять, что он в самом деле путник.

Стоящий чуть поодаль кучер с кнутом в руках рассеял последние сомнения Ахмеда.

– Вы едете в город?

– Послушайте, кто же разговаривает с гостем через дверь? Разрешите, пройдем в комнату, отдохнем, а потом все расскажем.

Слова гостя больно задели Ахмеда. Ему стало стыдно за свою слабость. Он отошел. Прислонил ружье к углу, вывернул в лампе фитиль. Полумрак, дремавший в комнате, исчез, испугавшись света. Окинув взглядом комнату, Алексей Осипович понял, что хозяин дома холост и одинок.

– Разрешите открыть окно, у вас душно.

– Сейчас, - сказал Ахмед, открывая окно, выходящее в сторону Куры. В комнату ворвался свежий воздух.
– Вы правы, конечно, но, когда человек остается один, он всегда закрывает окна и двери.

– Одиночество не сладкая вещь.

– К тому же я здесь чужой. Днем еще ничего, занят работой... А ночью становится жутко. Да вы садитесь. Я сейчас помогу фаэтонщику.

– Если вам не трудно, посмотрите за лошадьми.

Ахмед вышел во двор. Иван Филиппыч, оказывается, подогнал фаэтон к самой веранде.

– Распрягите лошадей.

Фаэтонщик, услышав чистую русскую речь, обрадовался.

– Вы русский?

– Да нет.

– Чудно! Все перемутилось. Мой пассажир говорит по-татарски. А вы по-русски. Ничего не пойму.

– Что здесь понимать? Распрягите коней, отведите их в стойло. Хотите, можно и фаэтон там поставить.

– Лучше здесь, перед глазами.

– Не бойтесь ничего, вы же - гость. Гостям почет и уважение.

Они отвели коней в стойло. Ахмед передал фаэтонщику сноп зеленой травы.

– Возьми, положи перед ними, пусть едят. Если не хватит, я принесу еще.

Иван Филиппыч радовался хорошему человеку. А он еще поначалу не хотел ночевать, и чуть не проехал это село. Везде, оказывается, есть хорошие люди. Он обхаживал лошадей, растирал им бока, гладил потные шеи. Лошади, уставшие от долгой и жаркой дороги, совсем разомлели от ласки хозяина.

Алексей Осипович снял пиджак и подошел к окну. Вытер пот со лба. Он очень устал. Если было бы где, он тотчас прилег бы отдохнуть. Подумав об этом, он снова оглядел комнату. Подошел к тахте, прикрытой циновкой, присел.

"Наконец-то путешествие позади, - думал он.
– Если не завтра, то послезавтра обязательно буду дома".

Алексей Осипович был доволен своим путешествием. Но можно было бы сделать больше. Все же он встретился со многими мальчиками, знающими кое-как хотя бы пять русских слов, поговорил с ними. Шестьдесят человек согласились учиться в семинарии. Но что такое шестьдесят человек! Надо было бы заехать в самые глухие, отдаленные села, глядишь, набрал бы еще десятка полтора...

Он снова оглядел комнату. На стене висела географическая карта двух полушарий земли. Стоял еще глобус, на подоконнике и в углу лежали книги. На столе стопка тетрадей. По виду можно было бы сказать, что в этом доме живет учитель. Но откуда здесь взяться учителю и что ему здесь делать, если нет поблизости ни одной школы?

Алексей Осипович забыл про усталость, про то, что больше всего ему хотелось прилечь. Он подошел к столу, перелистал истрепанную азбуку и стал разглядывать тетради, исписанные детскими каракулями. Смотрел на эти каракули с интересом и вниманием, представлял себе маленькие неумелые пальчики ребятишек, с дрожью, с большим трудом и стараньем выводящие свои первые буквы. По каракулям было уже видно, кто впервые взял в руки перо, а кто немного поднаторел. Тетради были по-учительски проверены, ошибки подчеркнуты и исправлены красными чернилами.

Между тем Ахмед, помогавший кучеру управиться с лошадьми, вошел в комнату, чтобы взять самовар. Но тут он увидел гостя, склонившегося над тетрадями.

– Почему не приляжете с дороги? Самовар поспеет не скоро.

Алексей Осипович повернулся.

– Вы учитель?

– Нет.

– А что же это такое?

– Тетради. Дети учатся писать.

– Знаю, что дети. Они ходят к вам сюда?

– Ходят. А я их учу.

– Значит, вы - учитель? А говорите, что нет. Кто же вы?

– Да так... вроде почтальона.

– Какого почтальона, что за вздор!

– Если признаться, конечно, вздор. Честно говоря, я просто-напросто живу пока без всякой работы. Еще недавно здесь проезжали почтовые фаэтоны и дилижансы, едущие в Баку, Ереван и Гянджу. Но с тех пор, как провели железную дорогу, движение по шоссе почти прекратилось, почта, во всяком случае, отправляется поездом. Ну вот я и сделался сторожем пустого, никому не нужного дома. Чтобы не скучать, собрал вокруг себя ребятишек, учу их читать и писать.

Алексей Осипович подвел Ахмеда к окну, положил руку ему на плечо и начал разглядывать, словно какую диковину.